Пётр слышал, что есть на Рязанских просторах
Врачи и целители силы большой.
И в путь многотрудный отправился вскоре,
Весь в язвах и струпьях, покрытый паршой.
Не мог он, как прежде, сидеть на коне,
С бойцами своими скакать наравне.
Страдал он в телеге, да в небо смотрел,
Пока не приехал в Рязанский удел.
Послал он людей, чтоб врачей пригласили,
Велел он доставить их, где бы не жили:
Хоть в дальнем селе, хоть в заимке лесной,
Чтоб хворь укротили, вернули покой.
Один из Петровых посланцев толковых
Приехал в село. Видит каменный дом.
(Село, говорят, называлось Ласково).
Всё тихо вокруг. Никого в доме том.
Заходит он в дом. Не встречает никто.
Безмолвие в доме, возможно, пустом.
Он в горницу входит: о радостный вид –
За ткацким станком там девица сидит!
Глаза её синего моря синее.
И прыгает заяц большой перед нею.
Взглянула она на пришельца в упор
И странный сама начала разговор:
«Как плохо бывает в родительском доме
Без чутких ушей, и без зорких очей».
Посланник не понял. Спросил: «Нет ли кроме
тебя тут мужчины? И дом этот чей»?
«Взаймы пошли плакать отец мой и мать, –
Она отвечала, – А брат мой опять
Ушёл в тёмный лес – за три дня не вернуть,
Чтоб смерти в глаза через ноги взглянуть».
Посланник спросил у неё изумлённо:
«Ты странные речи ведёшь неуклонно.
И заяц танцующий, кроме всего…
Прости, но не понял я тут ничего»!
«И что непонятно, – она отвечала, –
Когда был бы пёс, то, подняв кутерьму,
Залаял бы громко, и я бы узнала,
Что гость появился – вот уши в дому!
А был бы ребёнок в светлице моей,
Мне сразу сказал бы, увидев людей.
Вот очи для дома – надёжнее нет!
Теперь про отца и про мать мой ответ:
Они всей деревней хоронят соседа
И плачут с другими над гробом при этом.
Когда же родители сами умрут,
Другие над гробом их слёзы прольют.
Выходит, что плач их теперь неуёмный,
Им будет по смерти их отдан с лихвой.
И значит, что ныне – он, как бы, заёмный,
Но так ведь всегда поступает любой.
А брат мой – он бортник, лесной древолаз.
Отправился в лес за добычей как раз.
Он мёд собирает с деревьев в лесу.
С вершин их он видит всю леса красу.
Но стоит ему глянуть вниз, через ноги,
Как сердце от страха зайдётся в тревоге:
Поэтому мне и пришлось так сказать,
Что с дерева смерти он смотрит в глаза»!
Промолвил ей юноша: Вижу, девица,
Мудра ты. Поведай мне имя твоё».
Она отвечала: «Не стану таиться,
Узнай же – Феврония имя моё».
И он ей про княжью болезнь рассказал.
Как страшного змея их князь покарал.
Как кровью змеиной в бою обагрён,
Весь в язвах болеет и мучится он.
«Никто исцелить его ныне не может.
Мы ищем повсюду, кто князю поможет.
По сёлам и весям, по всем городам,
И в поисках этих пришёл я сюда».
Посланцу Феврония так отвечала:
«Здесь могут помочь князю в горькой судьбе.
И тот его вылечит, кто для начала,
Не медля, потребует князя к себе»!
«Да, что говоришь ты, – посланец сказал, –
Чтоб князь по приказу к кому приезжал?
Такого не будет, но милостив он,
И врач будет щедрой рукой награждён.
Но ты мне скажи, где тот врач обитает?
Быть может дорога к нему не простая»?
А дева в ответ: «Привозите сюда,
Ко мне довезёте его без труда.
И если не гордым, смиренным он будет,
Живым и здоровым вернётся домой.
И в Муроме снова увидят все люди,
Что князь их, как прежде – боец удалой»!
И князю подробно гонец рассказал,
Всё то, что в Ласкове от девы слыхал.
А князь не чинился и отдал приказ,
Везти его к деве немедля, тотчас.
Прибывши, к ней отроков князь посылает.
«Кто будет лечить? – те её вопрошают, –
Пусть много богатств он у князя возьмёт.
Готов дать награду он щедро вперёд»!
Но отрокам княжьим она объяснила:
«Зачем мне награды? Богатство со мной.
Его лишь тогда б я успешно лечила, –
когда бы он взял меня в Муром женой».
Узнал это князь и решил про себя:
«Пусть лечит, скажу я, но честь не губя,
Не стану жениться на деве простой.
Она не из нашей родни вековой.
Жену не возьму из семьи древолаза.
Богатство ей дам и уеду я сразу,
Как только здоровье она мне вернёт,
И жемчуг заморский, и злато возьмёт»!
И Пётр к ней послал передать, что согласен:
«Пусть лечит, а вылечит – в жёны возьму».
Она им сказала: «Ответ его ясен.
Вы этот сосуд передайте ему!
И хлебной закваски в сосуд налила,
Подула, шепнула и им отдала.
«Пусть струпья свои в бане смажет ваш князь
И смоет потом всю змеиную грязь.
Единственный струп пусть оставит без мази…
Пусть хворь его кожей змеиною слазит.
Из бани, как прежде, здоров и силён,
весёлым и бодрым к вам явится он»!
И вот он у князя – сосудик желанный,
Наполненный мазью от хвори его.
И князю тотчас приготовили баню,
И тёплой водой окатили всего.
И в кожу свою осчастливленный князь
С надеждой втирает волшебную мазь.
Все струпья помазал, один лишь сухой:
Его обошёл он неверной рукой.
И выполнив всё, как сказала девица,
Он в бане с болезнью успел распроститься.
И вышел из бани и весел, и чист,
Как свежий, весенний берёзовый лист!
Князь очень дивился такому исходу,
Но в жёны Февронию брать не желал:
«Уж очень она незавидного рода!
Простая селянка для князя жена»?
Богатства сулит он. Подарки ей шлёт.
Но только она ничего не берёт.
Что делать? Отправился в Муром князь Пётр.
Здоров и силён, независим и горд.
Уехав оттуда несчастным и хмурым,
Здоровым вполне возвратился он в Муром.
И стал он пригожим и крепким, как дуб.
Тревожил его лишь оставленный струп.
А дело всё в том, что от этого струпа
Кругами по телу другие пошли.
И вскоре Петра, как корою от дуба
Покрыло паршой. Князь немедля велит
В Ласково его отвезти поскорей
К обманутой, мудрой невесте своей.
Просил исцелить его, каясь, стыдясь,
Болезнью замученный Муромский князь.
Она не сердилась и просто сказала:
«Условие то же, что было сначала:
Мной будет от хвори избавлен больной,
Как только меня назовёт он женой».
И Пётр дал Февронии твёрдое слово,
Что в жёны простую селянку возьмёт.
Он был исцелён. Стал могучим он снова,
И в Муром невесту на свадьбу везёт.
Феврония стала княгиней тогда.
И жили супруги года и года…