Серьёзный молодой учёный Мэт,
как вкопанный стоял, глазам не веря.
Секунды две глядел он тупо вслед
катившейся с подскоками потере.
Машина потеряла колесо!
Оно в ближайший катится лесок.
И Мэт, опомнившись за ним помчался.
«Постой!– орал учёный и ругался:
«Чтоб чёрт тебя подрал, ядрёна вошь!
За что напасть мне эта – в спину нож»!
А колесо, видать, играло с ним:
подпрыгнуло и дальше покатилось.
Шутило над хозяином своим,
но метров через сто в песок свалилось.
Мэт подбежал. И вот оно лежит,
как черепаха дохлая на вид.
Мэт весь в поту. Ему не до потех.
И тут услышал он какой- то смех.
Как будто, где- то рядом в самом деле,
на небе колокольчики звенели.
Мэт огляделся. Рядом никого.
Лишь по дороге раскалённой, пыльной
идёт девчонка, правда далеко
от на бок севшего его автомобиля.
Пожал плечами Мэт, и пот со лба
отёр ладонью, продохнув сперва.
В Миссури южном летняя жара
для физкультуры гиблая пора.
И колесо, что укатилось ныне,
Мэт грустно покатил к своей машине.
Ему сегодня очень не везло.
Жарища убивала настроенье.
И этот странный случай, как назло.
Хотелось бы доехать в завершенье
в ту хижину, что Гэй ему отдал,
чтоб там он диссертацию кончал,
чтоб там спокойно делал, что хотел,
отстал в тиши от повседневных дел.
Но Мэт считал: не сбудутся желанья.
И ждёт в тиши бой за существованье.
Мэт колесо к машине подкатил
и вытащил немедля запасное.
На ось приладил, гайки наживил
и ключ зажал уверенной рукою.
Расправил плечи, сделал шаг назад.
И слышит: гайки об асфальт звенят.
Заметил он, как под машиной скрылась
последняя, что чудом отвинтилась.
Мэт знал: цивилизации плоды
натуре человеческой чужды.
И слугами на время маскируясь,
они врагами выступают вдруг.
Неясному закону повинуясь,
в хозяев превращаются из слуг.
Момент психологический приходит
и вещи в людях слабину находит.
Машины и предметы восстают.
Мы это замечаем там и тут.
Но, может, так бывает не всегда?
Не всех из нас касается беда?
А то ведь в мире есть такие люди –
у них ко всем делам один подход:
мячи для гольфа попадают в лужи
и падает вниз маслом бутерброд.
Другие люди – факт известный всем,
используют симпатию вещей.
Удача? Опыт? Чистота движений?
Но Мэт не знал подобных достижений.
И с кульманом сражаться он устал
Конструктором и мастером не стал.
Все устремленья перенёс туда,
где нет в помине разных инструментов,
где важные орудия труда
просты, как стол, без хитрых элементов.
Когда-нибудь статью напишет он
про всех вещей «Противности закон».
Но снова смех… сомнений быть не может.
Серебряно зенит. Как был. Такой же.
Мэт круто обернулся. Перед ним
девчонка с видом дерзким и лихим.
А рост её с довеском футов пять,
бесформенное, выцветшее платье.
Босые ноги образу подстать,
косички длинные – какое-то несчастье –
мышиный цвет, немытые давно.
Короче – безобразие одно.
Да вот глаза большие, голубые,
хитрющие, красивые такие,
ей оживляют бледное лицо.
Такой простишь и дерзкое словцо.
«А почему бы лошадь вам не впрячь?–
телега ваша понеслась бы вскачь!
Немерено шустрей, чем ваша эта»!
«Давно ли так в краях у вас острят?–
промолвил Мэт. Его усталый взгляд
шальные гайки отыскать пытался.
Но их не видно. Только зря старался.
И, потом обливаясь, он пополз
под старый «форд» в одной из древних поз.
Из-под машины прочь. Она стоит.
«Чего ты ждёшь?– спросил,– и не уходишь?–
А у неё совсем печальный вид.–
Зачем одна тут по дороге бродишь
и не идёшь домой? «Я не могу,
она в ответ,– Я из дому бегу»!
А голос был трагически спокоен.
Мэт глянул на неё. Он был расстроен .
Скатилась по щеке её слеза.
Исчезла вмиг девчонка-егоза.
Ведь человек! Ей белый свет не мил!
Ей очень плохо. Помощь так нужна ей.
Но сердце Мэт своё ожесточил.
Для жалости он стал недосягаем.
Ведь солнце низко. Добрый час езды.
Ему сейчас не до чужой беды!
В машину сел, включает зажиганье.
«Скорее прочь, – теперь одно желанье.
«Эй, мистер! Мистер»! Тормоз он нажал.
«Чего тебе?– в окошко прокричал.
«Мне? Ничего! Но только… ваш домкрат…
Мэт задний ход включил и возвратился
туда, где одолев пятьсот преград,
в дорожное движение включился.
Открыл багажник. Зашвырнул домкрат.
такой потере был бы он не рад
и обратился к девушке с вопросом:
«Куда же ты идёшь? Ответь мне просто»!
«Ах, никуда!– последовал ответ.
«Так у тебя родных, знакомых нет?
И нет друзей?– с надеждой он спросил.
Лишь головой девчонка покачала.
«Тогда – домой. Проси, чтоб тот простил
тебя, бедняжка, от кого сбежала»!
Он сел в машину и захлопнул дверь.
«Пускай к себе домой идёт теперь,–
подумал Мэт,– я не благотворитель,
а лишь в пути попавшийся водитель.
А если к дому не проложит путь,
поможет ей вернуться кто-нибудь»…
Вторую скорость бодро он включил
и словно на препятствие наткнулся.
Чуток проехал и затормозил.
Дал задний ход и снова к ней вернулся.
Дверь распахнул и крикнул: «Залезай»!
«И душу мне слезами не терзай,–
подумал, на соседку молча глянув.
Она уселась рядышком, воспрянув.
И, на ухабах прыгая, была
и разговорчива и весела.
«Поосторожней с этим, попрошу,–
Он указал на папки между ними.–
Здесь целый год работы. Я пишу.
И здесь делюсь находками своими».
«Вы пишите рассказы? Это да!!
«Нет, не рассказы. В том-то и беда.
Я диссертацию пишу по теме,
которой место, может, лишь в поэме!
К загадкам мой научный интерес.
Салемских ведьм исследую процесс.
Психодинамикой зовётся колдовства
моя работа». «Ах, уж эти ведьмы!–
она сказала, будто ведовства
известны ей и отмели и бездны.
Мэт раздражился: «Ладно. Где живёшь?
(Им без причинно овладела злость).
Подпрыгивать девчонка перестала.
Затем сказала тихо и устало:
«Па бьёт меня. Чуть шкуру не спустил
Ремнём колотит, не жалея сил!
Да вот, смотрите. Тут вчерашний след».
И задрала с бедра подол от платья.
Её белья кошмарней в мире нет.
Из старого мешка лохмотья краше.
Мэт глянул и глаза тотчас отвёл.
Синяк огромный на бедре расцвёл.
А ножка оказалась полной, смуглой.
Для девочки такой весьма округлой.
Прочистил горло Мэт. Потом спросил:
«За что же он такое учинил»?
«Он просто грубый»! «Но причина есть.
Какой-то повод к избиенью дочки!»
«Причин лишь две. И их легко учесть:
он пьян или не пьян. На этом точка!
Когда он пьян, то бьёт, поскольку пьян.
Когда не пьян, мой па большой буян.
Он бьёт меня, когда не может выпить.
Тогда опасен. Глаз мне может выбить.
«И, что же он при этом говорит»?
«Такого не могу я повторить,–
в смущении ответила она.
«Хотел спросить я, чем он недоволен»?
«Ну, мой отец считает, что должна
я выйти замуж. Он, мол, стар и болен,
а муж мой, чтобы переехал к нам,
и, чтоб со мной делил он пополам
обычную домашнюю работу,
а он бы жил в покое беззаботно.
Девчонки не приносят денег в дом,
он говорит, живут мужским трудом».
«Но ты, как вижу, слишком молода,
чтоб выйти замуж,– Мэт на то промолвил.
«Шестнадцать мне. Нормальные года,–
ответила девчонка и умолкла.
Вот искоса взглянула на него:
«Не знаете про нас вы ничего!
В краях у нас девчонки жить умеют:
по нескольку поклонников имеют»!
Мэт глянул на неё: «Шестнадцать лет?
Не может быть. О, нет – один ответ!
Но, впрочем, платье у неё – кошмар.
В нём может скрыться всё, что вам угодно.
А у девчонки этой ценный дар:
в бесформенном тряпье она свободна».
«А я-то замуж разве не хочу?–
она сказала.– Лучше промолчу.
Меня никто не хочет из парней»!
«Не может быть!– Мэт улыбнулся ей.
«Какой вы милый!– расцвела она.–
И в этом точно не моя вина»!
Её улыбка очень хороша.
«Но, почему,– Мэт вопросил серьёзно.
«Ну, может, из-за Па и не спешат.
С ним жить они считают, невозможно,–
ответила она.– И не везёт.
Вот, с парнем я встречалась целый год.
Сломал он ногу, когда падал с крыши.
Другой свалился в воду и не дышит.
Он в озере едва не утонул.
По счастью в наших водах нет акул.–
добавила,– Но вся беда-то в том,
что на меня вину они свалили.
А я во всех их бедах не при чём,
хоть перед этим ссорились мы с ними.
«Они свалили на тебя вину?–
«И дружно объявили мне войну!
И бедствием стихийным называют.
Мной девушки парней своих пугают.
И вечерами и средь бела дня
все парни избегают здесь меня.
Один сказал, что женится скорей
на ядовитой, злой змее гремучей!
Что жить ему с таких десятком змей,
чем с нами жить, спокойнее и лучше.
А вы женаты, мистер»… «Мэтью Райт,–
ответил Мэт,– О. нет, я не женат».
Задумчиво кивнула головою:
«Райт Эбигайль… звучанье неплохое»…
«Райт Эбигайль? «И так сказала я?
Ах, Дженкинс, сэр, фамилия моя!
Ну, не смешно ли»? Мэт слюну сглотнул.
«Пойдёшь домой!– сказал он убеждённо.
Ты мне укажешь, как туда свернуть,
а нет, вылазь и двигай отрешённо»
«Но, па»… «Меня послушай-ка, скажи,
куда, по-твоему, в такой глуши
тебя везу я в этот поздний час»?
«По-моему туда, где ждут и вас,–
она в ответ сказала безразлично.
«Но так нельзя! Ведь это неприлично»!
«Но почему?– потупилась она.
Мэт начал тормозить. Она вздохнула:
«Сегодня я не буду спасена»…
И на него молитвенно взглянула.
Он тормозил. «Направо поворот.
Бунгало там, в котором па живёт».
Вот форд перед крыльцом остановился.
А в шатком кресле на крыльце явился
Огромный загорелый человек,
при бороде, не стриженной вовек.
«Вот это па,– шепнула Эбигайль.
А бородач задумчиво качался,
мечтательно смотрел куда-то вдаль,
а замечать он дочь не собирался.
«Ну, ладно. Ты приехала домой.
На этом я кончаю подвиг мой,–
промолвил Мэт,– Вылазь, беги на встречу.
Надеюсь, будет мирным этот вечер»!
«Я вылезти отсюда не решусь.
Уж очень неизвестности страшусь.
Я вас прошу поговорите с ним.
Не сердится ли он, прошу, узнайте»!
«Охоты нет болтать с отцом твоим!
Я выполнил свой долг. На том, прощайте!
И, если честно, не могу сказать:
«Знакомство наше – Божья благодать»!
«Какой вы милый,– Эбигейль сказала.–
Не хочется же вам, чтоб для начала
мой па узнал, как пользовались тем,
что я в пути одна была совсем»?
Мэт на девчонку в ужасе взглянул
и неохотно вылез из машины.
Он на ступеньку хилую шагнул,
приблизившись к огромному мужчине.
«Я на дороге встретил вашу дочь,–
промолвил он, и вот решил помочь»…
А Дженкинс в кресле продолжал качаться.
«Домой обратно ей помог добраться,
продолжил Мэт.– Она от вас ушла
И здорово побитая была»!
Раскачивался Дженкинс и молчал.
В машине Мэт достал бутылку виски.
К крыльцу вернулся. Тот не отвечал.
«Немного выпить, может быть не лишне,–
Мэт предложил. И тот большой рукой
бутылку загробастал, а другой
немедленно свернул с бутылки пробку.
Мэт проследил за этим действом робко.
Лишь горлышко па приложил к усам,
бутылки дно задралось к небесам.
Забулькало. Па выпить не дурак!
Он сходу выдул целых полбутылки.
Мэт начал снова: было так и так,
я вашу дочь доставил без заминки.
«Зачем»? «Ей было некуда идти.
Отвёз её домой. Мне по пути.
Я понимаю, дочери-подростки…
Их одному воспитывать непросто…
Но бить ребёнка вовсе ни к чему
Ведь добрый нрав так не привьёшь ему.
«Что! Бить её?– поднялся Дженкинс в рост.
Теперь он был, как статуя Нептуна!
Могучий, с бородой, с копной волос
и взором яростным, полубезумным.
«И пальцем не коснулся я её!–
воскликнул он,– Какое там битьё»?!
И видит Мэт: его трясёт от страха.
«Смотрите, что творила эта птаха!–
Махнув бутылкой, указал на дверь.–
Посмотрим, что вы скажите теперь»!
А в комнате царил большой хаос.
Усеян пол осколками посуды.
Стол перевёрнут с ножками вразнос,
в щепу разбиты стулья, тряпки всюду.
«И это всё наделала она?
Неужто так опасна и сильна?–
промолвил Мэт. «Ну, это лишь начало.
Другую Эби просто доконала!–
несчастный Дженкинс грустно отвечал.
«Страшней кошмара в жизни не встречал!–
воскликнул Мэт.– Такого, как сейчас!
«Я не сказал, что Эб творит такое,–
ответил Дженкинс,– только всякий раз,–
поведал он, качая головою,
когда она несчастна и грустна,
бывает всё, хоть не её вина.
Она была ведь здорово несчастна,
когда Дункан отрезал зло и ясно,
что больше на свиданье не придёт.
Тогда весь дом отправился в полёт!
Подпрыгивали стулья, падал стол,
посуда и тарелки разлетались.
В обломках и осколках был весь пол.
Смотрите, мне ведь тоже там досталось!
Старик руками волосы развёл:
«Тарелкой я удар тогда обрёл!
Уж пятый день не заживает рана.
Мне страшно думать, что теперь с Дунканом»!
Теперь скажите, я хотел бы знать:
Могу её примерно наказать?
Но, чтоб ударить!? Что вы! Никогда
Скорей вложу ладонь в гнездо гадючье»!
«Вы думаете, вся эта беда
сама собой, необъяснимый случай»?
«Вот именно,– ответил великан.
Теперь мне легче, лишь когда я пьян.
Ведь я б и сам в такое не поверил,
когда бы сам не видел, не проверил.–
Тут шишку на затылке он потёр,–
Творится это всё с недавних пор.
Лишь только в возраст стала Эб входить,
лет пять тому назад… да пять, не дольше»…
«Постойте, как так можно говорить?
Ведь ей всего шестнадцать лет, не больше»?
«Шестнадцать?– Дженкинс глянул через дверь
и прошептал,– Так знайте же теперь,
девчонке восемнадцать лет сравнялось.
Она у нас и раньше завиралась».
Тарелка с полки вдруг скользнула вниз.
У ног его она разбилась вдрызг.
«Вот, видите?– всем телом задрожав,
несчастный Дженкинс жалобно промолвил.
«Она упала,– губы Мэт поджал.
«Она всё знала, лишь слова замолкли!
Он громко из бутылки отхлебнул:
«Она же ведьма! Я не обманул!
Со смерти ма она всегда такая.
Хоть дикая, но не всегда плохая.
Вода в колодце больше не нужна.
Вон бочка у крыльца всегда полна.
Но выросла девчонка и тогда
сердечных дел пора её настала.
Но разочарование – беда!
Разгромы без конца и без начала!
Да, очень трудно с нею стало жить.
Ни с кем нельзя ни выпить, ни дружить.
А к нам никто и близко не подходит
Всё движется вокруг и хороводит!
Родному стулу доверять нельзя.
Такое выдержать ничьи не могут нервы!
Такая уж несчастная стезя
у тех, чья ведьма дочь, к тому ж и стерва»!
К смущенью Мэта, Дженкинса глаза
наполнила горючая слеза.
«Ты городской, сынок, меня послушай,
такой уж выпал тут счастливый случай!
Красиво выглядишь, учёный сам.
Я Эб без страха за тебя отдам
Мэт осторожно к двери отступил.
«Ведь наша Эби девушка, что надо!–
торжественно па Дженкинс возгласил,–
лишь только приведёт себя в порядок,
А уж готовит – можно обалдеть!
Такую рядом выгодно иметь!
На ней жениться вовсе и не нужно.
Возьми с собой, как, вроде бы, на службу».
Мэт побледнел: «Да вы с ума сошли!
Вы ничего умнее не нашли»?!
И резко к двери сделал он рывок.
Тяжёлая рука плечо сдавила.
С угрозой Дженкинс вымолвил: «Сынок,
нездешний ты, и не могу я силой
тебя заставить взять её к себе.
Но из дому она ушла к тебе.
Когда девчонка пробыла с мужчиной
наедине хоть час, то есть причина
им пожениться, и в кратчайший срок.
Обычай этот справедлив и строг.
Везти её обратно не просил
тебя никто. Никто и не желает.
Терпеть её здесь больше нет уж сил,
и более меня она съедает».
Тут Мэт к себе в бумажник заглянул
и Дженкинсу пять баксов протянул:
«Быть может, вашу жизнь украсит это?
И будет на часок она согретой»!
За деньгами тот руку протянул,
но в миг отдёрнул. Будто бы встряхнул.
Нет, не могу! Что деньги? Жизни нет!
Вы привезли её, вы увозите!
Так далеко, чтоб не найти и след,
и делайте вы с нею, что хотите»!
Мэт глянул на машину через дверь.
Ещё пятёрку вынул он теперь.
Покрылся потом Дженкинс и в ладони
бумажки смял. Уж он их не уронит!
«Ну, ладно,– хриплым голосом сказал.,–
По-вашему всё будет. Так и знал»!
Мэт бросился к машине. Сел за руль.
«А ну-ка, вылезай,– сказал он резко.–
Ты дома. И оставь свою ты дурь»!
«Но, па»… «А ты не будь такой с ним дерзкой!
Он стал отныне любящим отцом.
Прощай, прощай! Скорей беги в свой дом»!
Сутулясь, ноги волоча, девчонка
Пошла к отцу. Несчастнее ребёнка
Мэт не видал. К крылечку подошла.
Глаза отцу навстречу подняла
Прошло мгновенье. Выпрямилась вдруг
И Дженкинс, что стоял, назад отпрянул.
Он задрожал. В глазах его испуг
А Эбигайль ему сказала прямо:
«Ты грязный старикашка! Ты подлец!
Избавился от дочка наконец»!
И Дженкинс к бороде поднёс бутылку.
Решил добавить топлива в копилку.
Но тут бутылка почему-то вдруг
из стариковских выскользнула рук,
повисла у него над головой
вниз горлышком, а падать не желала.
Облитый виски Дженкинс, сам не свой,
развёл руками, посмотрел устало.
И, пережив спиртовый лёгкий дождь,
он на Нептуна больше был похож
Его печали не было предела…
А Мэт желал скорей окончить дело,
и вылетел, как пуля, со двора.
И думал он: « Со зрением игра!
Какой-то дьявол затуманил взгляд!
Бутылки без поддержки не висят!