Глава двадцатая Утро Аэлиты

Проснулась Аэлита утром ранним.
Белым-бела, как снежная метель,
стоящая по центру светлой спальни,
её высокая, открытая постель.
Неяркий свет колодезь изливает.
Он над постелью в потолке зияет.
Головка Аэлиты и рука
освещены слегка сквозь облака.

Ночь дурно провела она сегодня.
Обрывки странных и тревожных снов
шли перед нею чередой свободной.
Сон тонок был, как водяной покров.
Всю ночь она себя считала спящей,
картины, непонятные смотрящей.
И думала: «Какой напрасный сон!
И слышала подчас, свой слабый стон…

И вот теперь лежала неподвижно.
Прислало солнце первые лучи.
И в мыслях было ясно, но, чуть слышно,
в крови тревога смутная звучит.
И это было очень неприятно.
И снова мысли чередой невнятной:
«Тревога крови – разума разврат,
в давным-давно минувшее возврат.

Тревога крови – вновь к стадам, в ущелья.
Костры, весенний ветер верховой.
Тревога крови – радость зарожденья.
рожать, растить, неведомый покой,
тревоги, муки матери несчастной.
Живые существа рожать напрасно.
Напрасный и бесцельный жизни труд.
И всё равно, ведь все они умрут».

Так Аэлита думала проснувшись.
Тревога не покинула её.
Тогда она привстала, потянувшись,
(Такая уж привычка у неё),
Халат на плечи голые надела
и в ванну по циновке полетела.
Свила, раздевшись, волосы узлом,
тревоги все оставив на потом.

На мраморной ступеньке над бассейном
остановилась в солнечном луче.
Приятно было так стоять рассеянно,
унявши беспокойство на душе.
Вода блестит призывно синевою.
В ней отраженье девушки прямое.
Луч света освещает ей живот.
Но в ней к нему призрение живёт.

И бросилась в прохладную водицу.
Поплавала в ней рыбкой голубой,
чтоб молодою силой зарядиться.
Купание вернуло ей покой.
К заботам дня теперь она вернулась.
И мысленно к Тускубу повернулась.
С отцом они встречались по утрам.
Посредником был маленький экран.

У зеркала присела Аэлита
и волосы в порядок привела.
лицо протёрла кремом духовитым,
эссенцией цветочной обошла.
И исподлобья глянула на дело,
что завершила быстро и умело.

Нахмурилась. Затем с экраном столик
придвинула решительно к себе.
Свидетель многочисленных историй,
большую роль играл в её судьбе.
На цифрой доске включила точно
отцовский кабинет. И тотчас к дочке
Тускуб свой взор с улыбкой обратил.
«Как ты спала?– любезно он спросил.

«Всё хорошо. И в доме всё в порядке».
«Как наши гости? Что Сыны Небес»?
«Они довольны. Дремлют ныне сладко.
Они у нас ведь, как в стране чудес»!
«Язык учить ты с ними продолжаешь?
Как научить ты лучше многих знаешь»!
«Нет. Инженер свободно говорит,
а спутнику, что надо, пояснит».

«Мой дом они покинуть не желают»?
«Нет, нет! О, нет! У нас им хорошо»!
Тускуб из тех, кто сразу подмечает,
что кто-то, что-то прячет за душой.
Глаза его сверкнули озлоблённо,
расширились, как плошки, изумлённо.
Тот взгляд с экрана отодвинул прочь
и в кресло вжал испуганную дочь.

Тускуб сказал: «Тебя не понимаю»!
«Чего не понимаешь»? «Отчего
ты явно, что-то от меня скрываешь?
И почему не говоришь всего?
Открой же мне, что хочешь сделать с ними–
гостями Тумы, а теперь – моими?
Прошу тебя»… Продолжить не смогла.
А в зеркале лишь пасмурная мгла.

Но перед этим по лицу Тускуба
волна такого бешенства прошла,
так злобно золотым сверкнул он зубом,
что Аэлиту оторопь взяла.
Она безвольно руки уронила
В её мозгу тревога говорила:
«Ужасно это, и напрасно всё!
Неясно мне волнение моё».

И перед ней вставало Сына Неба,
до чёрточки знакомое лицо:
большое, с шевелюрой цвета снега,
из этой ночи беспокойных снов.
С непостижимых изменений рядом,
с печальным, нежным, удивлённым взглядом,
насыщенным сиянием Земли.
Его глаза в душе её могли

создать туманных пропастей явленье
и грозовых ударов дикий свет,
пьянящее, как хавра, наважденье
и разум сокрушающий ответ.
Она вздохнула, головой встряхнула
и к аппарату снова повернулась.
Воткнула стерженёк её рука.
И перед ней фигура старика.

Сидел он в кресле. Очень, очень старый.
Взглянул, поправил сползшие очки.
Беззубо улыбнулся и устало
приветил мановением руки.
«Что скажешь мне, дитя моё?– спросил он.
«Учитель мой, терпеть нет больше силы,–
сказала Аэлита,– мне невмочь.
Тревогу не могу я превозмочь!

Меня былая ясность покидает.
Того я не хочу, но не могу».
«Тебя Сын Неба видимо смущает»?
«О, да! От этих мыслей я бегу!
И многого я в нём не понимаю.
А мой отец… боюсь, я верно знаю,
решение, что вынесет Совет.
Ведь для отца другой дороги нет»!

«Возможно, будет лучше, дорогая,
чтоб Сын Небес исчез бы насовсем?
«О, нет! О, нет! Другого ожидаю!
Хотела бы спасти его от бед»!
Насупился учитель, слыша это.
«Желал бы я помочь тебе советом,
Такого не слыхал в былые дни.
Твои раздумья – двойственны они!

«Я это чувствую,– она сказала.
«Вот доказательство неправоты!
Ведь в высшей мысли с самого начала
должны быть беспристрастия черты!
Но разговор с отцом твоим затею.
Быть может, убедить его сумею
чтоб всё по справедливости решал.
Его натура очень горяча».

«Надеяться я буду»! «Успокойся,
И будь внимательна. В себя вглядись!
О чём тревожишься? Себе откройся!
Осадок поднимается в крови.
Осадок древний, как сама природа,
в нём жажда кроется продленья рода»!
Тьма красная из чрева бытия…
То кровь твоя в смятении, дитя»!

«Учитель, он иным меня смущает»!
«Ах, если б даже он смутил тебя
высоким чувством – роли не играет.
В тебе проснётся сполохом огня
живая женщина! И ты погибнешь.
Ты мудростью холодной не постигнешь,
спокойно ты не сможешь созерцать,
как всё живое будет погибать.

Лишь созерцанье гибели живого:
пропитанного салом существа
и похотью, как жизненной основы,
незаменимой сути естества,
когда твой дух свободный, совершенный
умчится за сознания пределы,
быть перестанет – в тот же самый миг
тебе откроет счастье ясный лик!

А ты возврата хочешь, дорогая.
Легко упасть. Подняться тяжело.
Так будь мудра. Ведь ты прекрасно знаешь,
где ложь, где правда. Где добро, где зло»
А Аэлита голову склонила,
дрожали губы, слёзы на глазах.
Сын Неба говорил: у них есть сила,
что побеждает ненависть и страх,
что выше блеска мудрости, и знаний,
что выше всех диковинных деяний.
Но, что это? О чём он? Не пойму!
Недостижимо моему уму!

Отсюда и тоска моя, тревога!
На озере вчера мы были с ним.
И Красная Звезда так одиноко
взошла над рощей. И туманный нимб
окольцевал её. Сын Неба молвил:
«Туман любви вокруг неё наполнил
пространство и купается она
в тумане этом, им окружена!

Познавшие любовь, не умирают»!
Тоска тогда разорвала мне грудь»!
Нахмурился старик. Сказал: «Не знаю.
Но, если так, с дороги не свернуть.
Пускай Сын Неба даст тебе то знанье,
что так тебя влечёт. Твоё желанье
исполнится. Когда ты всё поймёшь,
свяжись со мной, а раньше не тревожь».

Погасло зеркало и Аэлита
вздохнула и платок с колен взяла.
Ничто из разговора не забыто.
Лицо отёрла, к тумбе подошла.
Достала ларчик. В нём её вещицы.
Из них любая может пригодиться,
чтоб в трудном деле женщине помочь.
беды избегнуть, злобу превозмочь.

Ну вот, нашла. На шею нацепила
сухую лапку чудного зверька,
оправленную в золото. В ней сила!
Она мала, а сила велика!
Затем она пошла в библиотеку
на новое свиданье с человеком.
Поднялся Лось навстречу, от окна.
И вновь его увидела она.

Большой и добрый. Видно – он встревожен.
Ей стало сердцу странно горячо.
Рукой накрыла лапку осторожно.
Зверёк чудесный должен мне помочь.
Она вошла и так гостям сказала:
«Вчера я рассказать вам обещала
Про Атлантиду. Слушайте рассказ.
Ведь он Земли касается и вас».

Вверх

© Леонид Михелев 2012; дизайн вебсайта design4music.org