Глава вторая
В субботу с утра мы поехали с Кейт
в Коннектикут к берегу моря.
Осенний прочувствовать солнечный свет
под мерные вздохи прибоя.
На старой машинке подруги моей –
создании прежних медлительных дней:
подножки и верх откидной,
торчит радиатор крутой,
но, как бы то ни было, бодро бежит.
Мы к морю свершаем осенний визит.
У Кейт моей маленький был магазин,
и в нём антикварные вещи.
На Третьей такой магазинчик один.
И вот я однажды под вечер
его навестил, чтобы там присмотреть
старинную лампу – «барочную» медь.
Такая нужна для рекламы
белья нежным, чувственным дамам.
И вот, когда я у витрины стоял
хозяйку за делом в окне увидал.
Взглянул я на Кейт – до чего хороша!
А волосы цвета каштана
к плечам ниспадают. Стоял, не дыша.
Она так мила и желанна!
Лицо не красой покорило меня.
Она словно ангел бегущего дня.
Довольно лишь беглого взгляда,
чтоб стало понятно, что рядом
хороший, добрейшей души человек.
С такой хорошо подружиться навек.
Взглянула она на меня сквозь стекло –
и чувствую смелость нежданно.
Я в жизни несмелый, а тут понесло.
Наглею, как это ни странно!
Я пальцы щепоткой картинно сложил
и ей поцелуй сквозь стекло запустил,
скосивши глаза восхищённо!
Она улыбнулась смущённо.
И смелость покуда я не растерял,
вошёл в магазин и серьёзно сказал:
«Со мной приключилась большая беда:
мою треуголку украли.
Подобной теперь не найти никогда.
Надежда на вас. Я в печали»!
Опять улыбнулась мне девушка Кейт.
Я глянул и понял: моих она лет.
Тогда-то мы с ней пообщались.
а после всё чаще встречались.
Что было меж нами, что есть – не таю,
да только об этом писать не люблю.
В воскресные дни мне казалось, что я
о Рюбе не вспомнил ни разу.
Общение с Кейт – жизнь и радость моя,
и чист от забот вольный разум.
Но вот понедельник. Последний эскиз
из серии «Мыло» уложен на лист.
Вот Фрэнку сдаю я работу
и требую тут же расчёта.
Ему говорю, что пора бы узнать
смогу ли всерьёз рисовать и писать.
Кивнул он задумчиво: « Сам бы мечтал,
но двое парней подрастают.
А я ведь неплохо писать начинал…
Что ж, правильно ты поступаешь»!
Я к лифту. В фойе. Телефон-автомат.
Лечу, чтоб отрезать дорогу назад.
И Рюба, спеша, набираю.
Мне дама сперва отвечает,
потом некто басом. Минуту я ждал.
И Рюб, наконец, в том конце зазвучал.
Я начал: «Звоню вам, чтоб предупредить,
приняв эту вашу затею,
я Кейт собираюсь о том сообщить.
мы планами делимся с нею»!
Немного помедлив, Рюб чётко сказал:
«Что ж, ваше желанье я предугадал.
Ну, чёрт побери, если надо
делитесь. Она будет рада.
Мы всё осторожно узнали о ней.
Чем вам, я б скорее доверился ей!
Ну, как? По рукам? – был последний вопрос.
Не стал я кокетничать с Рюбом.
«Согласен»! «Наш адрес доступен и прост.
Хотя и секретен сугубо»!
Три дня пролетели и вот поутру
я топал в предместье на влажном ветру
в захламленном, скучном районе,
какой-то промышленной зоны.
Подумывать стал я, что жертвою стал,
что в розыгрыш дикий случайно попал.
В отчаянье горьком я стал размышлять,
смогу ли, и хватит ли духа
мне к Фрынку в контору проситься опять,
надеясь, что примет, как друга.
Вот дом: «Перевозки. Хранение. Склад»,
И три «Братьев Бийки» там фуры стоят.
Да. Адрес, указанный Рюбом.
Неужто обманут я грубо?
Контора и девушка здесь за стеклом
счета выбивает за старым столом.
Я дальше прошёл. Очень длинный был дом.
Потёртая дверь. Нужный номер.
Я в дверь постучал. Тишина в доме том.
Да нет никого в этом доме!
Но я ошибался. Открыли мне дверь.
О! Дом обитаем. Я вижу теперь!
Встречают меня на пороге.
Напрасно я злился в дороге.
«Привет!– молодой человек мне сказал,
Паршивей погоды давно не видал»!
Вхожу в комнатушку. Три стула и стол.
За столиком кресло-вертушка.
Такого не ждал я и замер, как столб:
«Да, что ж это тут за игрушки»?
Нет окон, дневной лишь искусственный свет.
Из комнаты выхода видимо нет,
лишь дверь, что закрылась за мною.
Наполнилось сердце тоскою.
А парень в спецовке присесть пригласил
и вежливо так и серьёзно спросил:
«Чем можем служить? Отвезти? Сохранить?»
Но я, сомневаясь, ответил:
«Мне нужен Рюб Прайен». «Момент! Позвонить
я должен о вашем приезде!
Фамилию вашу извольте назвать».
Затем в телефон: «Мистер Морли два-пять!–
И снова ко мне: «Раздевайтесь.
Свободно тут располагайтесь».
Я сел. В правой стенке вдруг щёлкнула дверь.
Она отворилась. Всё ясно теперь.
Она открывается лишь изнутри.
В ней ждал меня Рюб, улыбаясь:
«Рад видеть вас, Сай. Мы вас ждём,– говорит,–
Намучились, к нам добираясь»?
В футболке и чистых холщёвых штанах,
он явно был дома – газета в руках.
«Да, вы укрываетесь ловко.
Пробился к вам сквозь маскировку»!
Меня поманил он. Прошёл я к нему.
Щелчок за спиной. Понял я, что к чему:
от лифта конторку укрыла стена,
и лифт нас доставит куда-то.
А с той стороны дверь в стене не видна –
салатного цвета заплата.
Рюб кнопку нажал. В лифт вошли. Он сказал:
«Оставили мы неизменным фасад.
Здесь фирма была. Мы купили.
Всё вывезли прочь. Загрузили
всем тем, что нам нужно, и весь разговор»...
Приехали. Вышли в большой коридор.
Здесь всё было новым, Тепло и светло.
Натёрты полы, свет приятный.
Таблички на синих дверях под стеклом.
Но, что здесь, пока непонятно.
А вот «Отдел найма». «Заглянем сюда,–
мне Рюб говорит,– начинают всегда
с анкет, биографии полной.
Повсюду бумажные волны».
Мы входим в приёмную. Там за столом
сидит секретарша, листает альбом.
«Наш новый сотрудник,– представил меня
ей Рюб,– Саймон Морли – Аглая!
А эта бумажная наша фигня
займёт полчаса, полагаю»?
«Минут двадцать пять,– отвечала она.
Затем поднялась, хороша и стройна:
«Прошу вас сюда. Там анкеты
за дверью в другом кабинете»!
Рюб вышел. Сказал, что вернётся за мной.
Меня проводили в бюро за стеной.
Без окон. Практически мебели нет.
Лишь стол и настольная лампа.
Удобное кресло, а уличный свет
в проём потолка льётся плавно.
Я в кресло уселся. «Анкеты все здесь,–
сказала Аглая. Из ящика шесть
анкет разноцветных достала.
«Заполните эту сначала,–
сказала она, и затем в тишине
большую анкету придвинула мне.
Другие под лампой разложены в ряд.
Мне лампу включила Аглая.
«Вот ручка, работайте здесь не спеша.
А я вам успеха желаю.
Неясно, что будет, зовите меня.
Я здесь неотлучно в течение дня».
И на телефон указала.
Его не приметил сначала.
На маленьком столике рядом со мной
стоял телефончик, зелёный такой.
На этом она, улыбнувшись, ушла,
а я ещё раз огляделся.
И вот: акварель на стене там была.
Написана слабо, но с сердцем.
На ней крытый мост над зелёной водой.
Но в рамке она для такой неплохой.
И зеркало сзади большое
для комнаты этой чужое.
Ну ладно. Не время об этом гадать.
Придвинув анкету, я начал писать.
Фамилия, имя, родился и жил…
Ну, всё, что обычно в анкетах.
И в этот момент телефон зазвонил.
Не понял, что б значило это?
И тут пробежал холодок по спине:
«Да, что происходит, что чудится мне?
Зелёным был цвет телефона!
Я ж трезвый и, вроде, не сонный!
А этот-то белый! Когда же могли?!
Алло»! «Мистер Морли! За вами пришли»!
«Да я только начал анкету писать»!
Молчанье. Потом: «Это странно…
Ведь вы там сидите минут двадцать пять.
Быть может, уснули нежданно»?
Затем с раздраженьем: «Директор вас ждёт.
И вновь мистер Прайен за вами придет»!
Опять обращаюсь к анкете,
чтоб быстро заполнить всё это.
И в ужасе на ноги тотчас вскочил,
аж зеркало креслом едва не разбил,
поскольку в анкете, за строчкой строка,
все даты стоят и ответы.
Их точно моя написала рука.
Но, что там? И эта, и эта –
заполнены мною анкеты – все шесть!
Когда я успел их хотя бы прочесть?
О, нет! Я не мог их заполнить!
Но, вот они! Как же припомнить?
И белый, как снег на столе телефон
Но я же уверен – зелёным был он.
От ужаса волосы на голове
пытались встать дыбом, зудели.
От страха желудок сжимался. В ответ
под черепом шмели гудели!
Потом я опомнился. Нет, нет и нет!
Не заполнял я всех этих анкет!
И в комнате этой, как будто
пробыл лишь четыре минуты!
Я глянул вокруг. Акварель на стене.
Она неизвестною кажется мне.
Конечно! Там нет никакого моста
Гора там со снежной вершиной
Теперь акварель совершенно не та,
что здесь красовалась доныне.
И я рассмеялся открыто. Мой страх
растаял, как снег в солнца ярких лучах.
Тут дверь в кабинет отворилась.
Рюб Прайен спросил: «Что случилось?
Закончили, Саймон? Директор нас ждёт».
«Но мне бы хотелось узнать наперёд
Зачем вы затеяли эту игру?
Зачем уверять меня нужно,
что двадцать минут здесь торчу поутру,
верстая анкеты натужно»?
«Но вы здесь действительно двадцать минут.
Часы у Аглаи точны и не врут».
«А эта картинка сменилась
и снежной горой заменилась?
Здесь был крытый мост над зелёной рекой,
Видать, нарисованный той же рукой».
«Картинка? Гора здесь висела всегда»…
«И был телефон этот белым»?
«Но мы не меняли его никогда.
Могу утверждать это смело»!
А я покачал головой и сказал:
«Не выйдет! Не пробыл я здесь полчаса.
От силы четыре минуты.
И эти анкеты. Как будто
заполнены мной, но я их не писал.
Из них ни одной и в руках не держал»!
Рюб Прайен смотрел на меня и молчал.
Взволнован он был не на шутку.
«Готов вам поклясться,– затем он сказал,–
что двадцать минут, как минутку,
вы пробыли здесь. Секретарь подтвердит.
Она в кабинете за дверью сидит»…
«Тогда вы бесстыдно солжёте.
Меня-то вы не проведёте»!
Присев, заглянул я под маленький стол,
едва не уткнувшись коленями в пол.
Конечно! Надёжно к столу прикреплён,
а трубка под медною дужкой,
знакомый зелёный висит телефон.
«Неясно, зачем это нужно»?
И некто, нажав рычажок за стеной,
беззвучно меняет один на другой.
Взглянул я на Рюба – смеётся.
А, что же ещё остаётся?
Тут входит мужчина, ещё молодой,
чернявый, с усами, приятный такой.
Друг другу нас Рюб представляет тотчас.
То был Оскар Россоф, учёный.
Тогда я увидел его в первый раз,
в проекте дружить обречённый.
Он подал мне руку. Я думал – пожать,
но доктор стал пульс не спеша измерять.
«Почти что нормальный,– сказал он,–
Отличное вижу начало!
Но, как вы узнали,– меня он спросил.
«На это совсем не затрачено сил!
Я знал, что анкеты ещё не читал,
и даже вопросов не знаю.
Тем более ясно: их не заполнял,
лишь только писать начинаю.
И вовсе не пробыл здесь двадцать минут.
И был удивлён, что меня уже ждут.
И этой горы на картине
здесь не было прежде в помине.
А был крытый мост над зелёной рекой,
написанный, кажется, той же рукой».
«Вот самоконтроль!– доктор Россоф сказал,–
Я худшего ждал, если честно.
Такого упорства давно не видал.
Реакция ваша чудесна!
Для вас это, может быть, просто пустяк,
но многих тут ждал окончательный крах».
«Ну, что ж, я прошёл, вот и ладно.
Не скрою, мне это приятно.
Но только к чему это всё, да и как?
Ведь сложной работы здесь не на пятак»?
«Ну, ваши анкеты подделать пришлось.
Ведь данные ваши мы знали.
За пару часов их создать удалось,
а почерк различишь едва ли.
Три пункта заполнила ваша рука,
а всё остальное не видно пока.
Чернила, скажу вам для справки,
совсем не видны без проявки.
А в лампе настольной есть лампа одна.
Она для проявки записок нужна.
В то зеркало, что за спиною у вас
Аглая за вами следила.
Три пункта заполнили вы, и тотчас
она в кабинет позвонила.
Пока повернулись вы трубку поднять,
пока воротились к анкетам опять,
Аглая проявку включила
и все шесть анкет проявила»!
А, как же картинка? Там был всё же мост»!
«С картинкой несложно решался вопрос,–
ответил мне Рюб. За картинкой окно.
Сменить в нём картину нетрудно.
За стенку с заслонкой выходит оно,
На две стороны обоюдно.
Сменить акварель в нём не стоит труда.
Пока вы писали, менял их тогда».
«Зачем же, скажите, всё это»?
«Мы точно не знаем ответа,–
сказал доктор Россоф,– скорее за тем,
чтоб выявить то, что присуще не всем:
реакцию вашу увидеть хотим
на то, что понять невозможно,
что невероятно, что многим другим
принять, пережить крайне сложно.
Им нужно, чтоб было все так, как должно.
Их чувства бунтуют, сознанье на дно
нисходит, когда мир кружится,
и всё, словно в сказке вершится.
Тот парень внизу здесь до вас побывал.
В лечебнице нашей потом ночевал.
Но вы доверяете только себе –
испытанным внутренним чувствам.
Ваш разум всегда побеждает в борьбе,
ведёт вас проторенным руслом.
Пойдёмте-ка лучше ко мне в кабинет.
Попьём кофейку. Там у нас лазарет»
К себе пропустил он нас с Рюбом.
Да, тут медицина сугубо:
кушетка и стулья, стоящие в ряд,
таблицы на стенах, большой аппарат…
«Теперь всё без фокусов будет, клянусь,–
мне Рюб прошептал по дороге,–
Узнали, что нам интересно и пусть.
Волненьям конец и тревоге».
А я поспешил успокоить его:
«Действительно, страшного нет ничего»!
Приёмная здесь небольшая.
А в ней медсестра обитает.
Красивая, рослая, лет пятьдесят.
Вся в белом, улыбка, приветливый взгляд.
Рюб делает вид, будто шлёпнет её.
Она понарошку в испуге,
шутя, уклонившись, взялась за своё.
Видать, уважают друг друга.
Потом в кабинет доктор нас пригласил.
Хотим ли мы кофе с улыбкой спросил.
Рюб в кресло уселся: «Пожалуй»!
«А вам? Вы трудились немало!–
ко мне обратился весёлый Оскар –
блестящие зубы, красивый загар.
«Я б чёрного чашечку выпил сейчас,–
ответил я доктору скромно.
Уселся на стул. По привычке тотчас
шкаф книжный отметил огромный.
Отметил заваленный книгами стол,
накрытый ковром, чисто вытертый пол.
Оскар, кофе мне подавая,
промолвил, что если желаю,
я к шкафу поближе могу подойти:
«Каскады загадок на нашем пути.
А в книгах, бывает, отыщешь ответ»!
Была медицинских там полка.
Но всё остальное! Чего только нет!?
От моря изданий, что толка?
История, физика, мер и весов
там справочник рядом с охраной лесов,
кондитерских перечень данных
и куча старинных романов.
На стенах дипломы и фото висят.
Их суть на ходу оценил беглый взгляд –
Психологом был доктор Оскар Россоф.
Джон Гопкинс его Альма-матер.
А книжный на полках калейдоскоп
мог в дело пустить только Мастер!
Мы выпили кофе (довольно плохой).
Рюб встал, на прощанье, кивнув головой.
И Оскар промолвил: «Ну ладно.
Мне с вами работать приятно.
Вас много пытали в течение дня.
Ещё пара тестов для вас у меня.
На Роршаха кляксы вас буду просить
взглянуть и сказать, что хотите.
Неправду заставлю я вас говорить.
Что вы не художник солгите,
что город Нью-Йорк вам совсем не знаком,
что вы провели десять лет под замком.
что были известным юристом,
что были вы спринтером быстрым …
Придётся вам в этом людей убеждать –
сотрудников наших. А будет их пять!
Но это потом. Есть важнее дела.
Не кажется вам, между прочим,
что жизнь вас сейчас в балаган загнала,
и в тайне над вами хохочет?
Что в розыгрыш дикий мы вас вовлекли,
и сами очнуться ещё не смогли»?
«Ну, что ж. Потому-то я с вами».
«Прекрасно! Мы станем друзьями»!
Мне нравился Россоф. Надёжный такой
Со взглядом спокойным и тёплой рукой.
«Скажите, гипноз вызывает у вас
какие-нибудь подозренья?
Бывает, что люди, слыхал я не раз,
его подвергают сомненью.
Надеюсь, что нет. Это важно для нас.
Нам нужно узнать прямо здесь и сейчас
что вы поддаётесь гипнозу».
«Давайте. Какие вопросы,–
ответил я, поколебавшись слегка.–
Уж, если потребность в том так велика,
то врач компетентный устроит меня»…
«Ну, я-то вполне компетентен,–
ответил мне мой собеседник, смеясь,–
есть опыт, уж вы мне поверьте»!
Да ладно! Зашёл я и так далеко.
И в ваши дела погружён глубоко».
Тут жёлтый он взял со стола карандаш,
сел близко, как видимо надо.
«Пожалуй, начнём. Этот жёлтенький – наш
предмет концентрации взгляда.
Направьте, пожалуйста, взгляд на него,
не напрягайте в себе ничего.
Расслабиться ваша задача.
Тогда лишь возможна удача
Все мышцы расслабьте. Удобно ли вам?
Я самогипнозом балуюсь и сам.
Отлично гипноз освежает меня.
Он боли в спине убирает.
Разок на закате рабочего дня
мгновенно усталость снимает.
Всего лишь пяток занимает минут…
Простите, увлёкся я лекцией тут»…
И с тем карандаш опускает.
Затем посмотреть предлагает
на правую руку мою, что лежит
на поручне кресла и будто бы спит.
«Когда я сейчас сосчитаю до трёх,
рукой вы не сможете двинуть.
Итак: раз, два, три! Продолжаем урок!
Попробуйте с кресла откинуть»!
Но, что это? Словно рука не моя!
Совсем не владею, не чувствую я
ни локтя, ни пальцев привычно.
Она не моя, как обычно!
Я взглядом буравлю рукав пиджака,
но мне неподвластна моя же рука.
«Но вы не волнуйтесь,– Россоф мне сказал,–
Ведь вы добровольно подверглись
гипнозу, а я в нём профессионал,
и вы в этом кресле не первый.
А вышло у вас всё чудесно. И мы
ещё кое-что уточнить здесь должны.
А ваша рука, между прочим,
свободна и стала рабочей».
Я руку приподнял и в локте согнул.
Я, пальцы разжав, облегчённо вздохнул.
Откинувшись в кресле, едва не уснул,
так было легко и приятно.
Россоф на меня с одобреньем взглянул:
«Наш мозг – орган крайне занятный.
К примеру, возможно, заставить забыть.
Воспоминания все отключить,
как будто их и не бывало.
Для этого нужно так мало…
Вот я карандашиком стукну о стол,
и имя того, кто сюда вас привёл
не вспомните даже с огромным трудом».
И он карандашиком стукнул.
«Вы помните, кто вас привёл в этот дом?
Я с кресла едва ли не рухнул!
Ведь помню же, вижу и знаю его,
того, кто меня разыскал… ну, того
с кем кофе мы только что пили,
с кем много о чём говорили… .
Но имя его мне не вспомнить никак.
Ну, что за безмозглый осёл и дурак!
«Спокойнее, Морли! Поймите, что вы,–
промолвил Россоф,– под гипнозом».
«Я всё понимаю. Да, да. Вы правы,
но страшно остаться безмозглым»!
Я к памяти вновь обратился. Что сил
в ней рылся, копался, пытал и просил.
Старания все бесполезны.
«А вдруг, поражён я болезнью»?
«Сейчас карандашиком стукну о стол,
И станет вам ясно, что вы не осёл,–
сказал доктор Оскар Россоф и потом
на стол карандашик свой бросил.–
Так, как же зовут его»? Радостный стон
издал я навстречу вопросу!
«Рюб Прайен!– Я вспомнил, как только лишь ваш
коснулся стола роковой карандаш»!
«Прекрасно! Хлопок мой в ладоши
вам полностью выйти поможет.
Внушенье, гипноз без остатка пройдут,
следа не оставят, быльём порастут».
Он хлопнул в ладоши: «Ну, что? Как дела?
«Отлично. Скорей – превосходно»!
«Партнёр вы прекрасный. Природа дала
вам всё, чтобы стать, кем угодно!
Предчувствие доброе есть у меня,
что вы к нам пройдёте в течение дня.
Но завтра я вас заколдую –
заставлю есть рыбу живую»…
Затем кляксы Роршаха я изучал,
Россофу старательно их толковал,
на ложь и правдивость испытан я был,
молчал, отвечал на вопросы.
Но вот, наконец, мне Россоф заявил:
«Достаточно, можно окончить.
Как правило, тесты неделю идут,
Но с вами всё ясно за пару минут.
Что тесты? Мы сами не знаем,
на гуще кофейной гадаем
годится ль к свершенью иной человек –
к тому, чего люди не знали вовек.
Но вы, по секрету скажу вам сейчас,
подходите нам, безусловно»!
Он глянул на дверь, бормотнул: «Вот так раз!
Эй, Рюб,– закричал,– Стойте ровно!
И хватит к Алисе тайком приставать.
Идите сюда. Вам пора это знать»!
Тут дверь кабинета открылась
В ней мощный старик появился.
Высокий, худой, лет на семьдесят пять.
«К Алисе, увы, я не стал приставать,–
сказал он с улыбкой печальной такой».
Россоф нас представил друг другу.
То был доктор Данцигер. Твёрдой рукой
мою он пожал, словно другу:
«Ну, как он прошёл?– торопливо спросил.
Покуда Россоф обо всём говорил,
его рассмотрел я получше.
Здесь был удивительный случай:
ведь лица такие, лишь только вглядись,
потом не забудешь за целую жизнь.
Морщины на лбу и щеках залегли.
Они на щеках, словно скобки.
Глаза ясный свет молодой сберегли,
а руки могучие ловки.
Он был загорелый и лысый совсем,
высокий – под метр девяносто и семь.
Сутулы широкие плечи…
Ещё мной был галстук отмечен:
в горошек голубенький галстук на нём,
весьма легкомысленный в стиле своём.
Но он, невзирая на возраст, вполне
весёлый и крепкий мужчина.
С Алисой он был на игривой волне.
А может и не без причины.
«Так вы говорите, подходит он нам?–
директор сказал,– что ж, тогда я и сам
скажу «да». Ведь все материалы,
у нас на него, их не мало,
изучены мной и на слух, и на вид.
И всё, что прочёл, подходяще звучит.
Глядел на меня он минуту всего,
тем временем Рюб появился.
Мне было неловко под взглядом его.
Директор нежданно раскрылся.
С улыбкой воскликнул он: «Ладно! Всё то!
Теперь вы узнать бы хотели во что
вас всё-таки наши втравили.
Вам Рюб показать это в силе.
Сам после показа вам всё расскажу,
и всё объясню, разложу, опишу».
И вновь на меня тут уставился он,
как будто слегка улыбаясь.
И чувствую я: целиком одобрён.
Казаться спокойным стараясь,
в душе я был этим безмерно польщён.
На миг показалось, что был это сон…