А я на первом этаже почтамта,
минут за пять до встречи, из окна
глядел на зимний парк. И словно карта,
его окрестность мне была видна.
Прочерченные чёрные дорожки
позёмкой заметались понемножку.
Глядел я на снующих там людей
И вдруг с нежданной силою своей
во мне возникло чувство изумленья
всему вокруг. И своему явленью.
Припомнилась и странная записка,
которую показывала Кейт.
На копоти стекла возникла близко,
зависла перед взором на момент.
Записка с пожелтевшими краями.
И вскоре здесь, передо мной, как в раме
произойдёт знакомство двух людей,
то, о котором говорилось в ней.
Неужто эту встречу я увижу?
Как хорошо бы подойти поближе…
Видна отсюда улица за парком.
Парк-роу с пятиэтажкой «Нью-Йорк таймс».
А к ней, стена к стене, под солнцем ярким,
такой же дом – на снос имеет шанс.
Под рядом окон вывески белеют,
с домами вместе на ветру стареют.
Внизу подъезд, что в стенке утопал.
Там, у дверей… Джейк Пикеринг стоял!
Его из парка видеть невозможно,
Но мне он виден. Вот он осторожно,
к стене прижавшись, осмотрел окрестность.
Окинул взглядом улицу и парк.
Гляжу, что дальше. Очень интересно.
А Пикеринг пошёл, ускорив шаг.
Меж экипажей пересёк дорогу,
а в парке, замедляясь понемногу,
к площадке в самом центре подошёл.
Всё, как в письме к Кармоди я прочёл.
В скрещении дорожек остановка.
Цилиндр свой на затылок, сдвинув ловко
и распахнув пальто, застыл нежданно,
сигару залихватски закусил,
засунул руки глубоко в карманы,
затем перед газоном заходил.
Туда-сюда вдоль бровки у газона.
шагает с видом бравым, непреклонным.
Пошли минуты. Видно, как дышал –
сигарный дым с дыханьем выпускал.
О, да! Он в деле и собой доволен.
Спокоен и в своих движеньях волен.
Зачем он здесь, что будет – твёрдо знает.
Значения полны его шаги.
Он холода совсем не замечает.
Минуты ожиданья не легки.
Я глянул на часы и на дорожки,
протёр ещё разок своё окошко.
И тотчас же увидел: тот другой
идёт по парку южной стороной.
В его руке, что небо освещает,
как голубая искорка, мерцает
тот самый голубой конверт. Кармоди
достал его. То был условный знак.
Чтоб опознать друг друга на свободе.
решил Кармоди сделать этот шаг.
И вот, то происшествие, что было
давным-давно, передо мною всплыло.
Его начало видел я сейчас!
Их встреча состоялась в первый раз!
Мурашки побежали от волненья
Я осознал значенье приключенья!
А Пикеринг пошёл ему навстречу.
Издалека заметил и узнал.
Произошла назначенная встреча.
И сквозь стекло её я увидал.
Лицом к лицу они остановились.
Их бороды смешно зашевелились.
Сначала Пикеринг. Сигару вынул он.
Потом другой ответил в унисон,
Конверт он глубоко в карман упрятал.
Потом на парк направились их взгляды.
Искали, видно, место поудобней.
На двух они похожи близнецов –
чернобородых и весьма дородных,
в пальто, в цилиндрах наших праотцов.
Синхронно завертели головами,
оглядывая парк. Не знали сами,
где место поудобней отыскать,
чтоб важную беседу продолжать.
Потом они ко мне пошли по парку.
И я присел, под шапкой стало жарко.–
боялся, что тотчас меня заметят,
хоть понимал – напрасен мой испуг.
Мы иногда ведём себя, как дети:
слепой инстинкт нас направляет вдруг.
Они прошли к скамейке углублённой,
от ветра постаментом защищённой,
классической скульптуры, сели там.
А мне видны колено да рука,
скорей всего Кармоди. Что же делать?
Дуэт их так услышать мне хотелось!
Я из почтамта быстро убираюсь,
и к постаменту тихо подхожу.
Его спиной едва лишь не касаясь.
Я статую богини «сторожу»,
как будто жду кого-то на свиданье.
На их беседу всё моё вниманье.
Я слышу голос: «Мне не по нутру
беседа в зимнем парке на ветру.
И, если нет у вас своей конторы,
через дорогу мест приличных море.
В гостинице «Астор», в уютном баре,
я угощаю, там поговорим»!
Смешок довольный – Пикеринг в ударе:
«Контора есть, хоть качеством своим,
держу пари, она не то, что ваша,
но всех иных она на много краше
для взора вашего, мой сэр, сейчас.
Её бы вам увидеть только раз!
Но ваш визит мы временно отложим.
Мою контору навестим попозже.
И вы, конечно, правы: на морозе
никто под ветром в парке не сидит.
Но здесь услышать нас никто не сможет.
Ведь мы о тайном будем говорить.
Каррарскмй мрамор – вот они два слова.
И вы в мороз прийти сюда готовы!
Эндрю Кармоди – босс, миллионер»…
«Да, я пришёл,– был голос тускл и сер,–
Не для того, чтоб вы со мной играли
Терпеть издёвку стану я едва ли!
Что надо вам скажите откровенно,
не то уйду, горите вы огнём»!
«Всё расскажу подробно постепенно,
Но вы должны понять и мой подъём!
Два года разрабатывал я дело.
Трудился терпеливо и умело.
И вот пришёл моей победы час..
Триумфом наслаждаюсь я сейчас
«Чего же, триумфатор, вы хотите»?
«Конечно, денег. Денежки платите»!
«Понятно – денег. Кто же их не хочет?
Но ближе к делу. Что там есть у вас»?
«Пожалуйста. Сигару? Зябко очень»…
«Благодарю. Курю свои как раз».
Как спичка чиркнула, я тут же слышу.
И, как они пыхтят и шумно дышат.
Вот Пикеринг молчание прервал.
Задумчиво и тихо он сказал:
«Я скромный клерк муниципалитета.
Да, мне не по душе работа эта.
Но предпочёл её вполне приличным.
Я сам себе назначил эту роль.
Вы спросите зачем»? «О, нет! Мне лично
не интересна ваших действий соль»!
Пыхтение сигар. «Но продолжайте»!
Понизив голос Пикеринг: «Так знайте!
Причина эта носит имя Твид!
Удивлены? Ведь он давно забыт.
И «Шайки Твида» больше нет на свете.
А пару лет назад во всех газетах
писали ежедневно с возмущеньем
про «шайки Твида гнусные следы»!
Но, кто украл прилюдно, с адским рвеньем
у города надежды и мечты?
Строительство на тридцать миллионов:
мосты, дороги, парки и законно
все деньги положил к себе в карман?
Один лишь Твид – сенатор-интриган?
Коннолли, Уоки Холл, а с ним Суини?
О, нет! Ещё помощники там были!
Они и по сей день живут прекрасно.
Не разоблачены, вполне чисты.
Но каждый куш сорвал, и это ясно,
оставив где-то «гнусные следы».
И вот ответ: затем я тратил годы,
лишённый уваженья и свободы,
сидел, куда не сядет джентльмен,
как клерк ничтожный. Но зато взамен
ко всем «следам» открылся доступ зримый.
И я их разгребал неутомимо».
Я слушал их обоих со вниманьем.
Но что же раздражало так меня?
Чуть позже наступило пониманье:
ведь Пикеринг играл при свете дня.
Он говорил значимо неприкрыто,
он роль играл на сцене при софитах!
Второй в своей игре не отставал –
Значительно словечки выдавал!
Серьёзны были оба – ну, смертельно!
и каждый занят был собой отдельно.
«Я разгребал архивы документов
и находил «преступные следы».
Я стал примерным клерком, но при этом
вытаскивал алмазы из воды»!
«Весьма похвально! – заявил Кармоди,–
Прилежный клерк на Уолл-стрите в моде.
И если место нужно вам сейчас,
мой секретарь по кадрам примет вас»!
Тут я услышал звук. Его я знаю:
Так щёлкает лишь крышка часовая.
«Понятно, ваше время денег стоит!–
промолвил Пикеринг,– но в этот раз
немного уж помёрзните со мною,
узнайте, чем закончу свой рассказ.
Вам ничего, поверьте, нет важнее,
хотя бы он в три раза был длиннее»!
Немного помолчал и продолжал:
«Архивы месяцами я копал.
Среди десятков тысяч документов
искал следы преступных элементов.
Расписки, чеки, письма, договоры…
как искорки мелькали в них следы.
Фальшивых накладных, квитанций горы –
без счёта перемолотой руды!
Я ниточки прослеживал и связи,
теряя, находя их раз за разом.
В свою контору нужное сносил,
корпел над ними, не жалея сил.
И так из хлама, самому на диво,
мои рождались верные архивы.
Потраченное время и вниманье,
себя не торопились окупать!
В шести делах лишь разочарованье
пришлось мне без вопросов испытать.
Троих героев из архивов этих
уж больше года не было на свете.
В Канаду и на Запад два других
сбежали от суда в последний миг.
Ещё один, хоть жив, но разорился.
Всё потерял, всё пропил, опустился.
И что по делу у меня осталось?
Один архив, а в нём горячий след.
Простой подрядчик, бедному на жалость,
моим героем стал ушедших лет.
Подрядчик этот здорово придумал:
у города он взял большие суммы
за установку в здании суда
невиданной народом никогда
в каррарский мрамор праздничной отделки
всего дворца. Итог блестящей сделки:
таможенных квитанция три десятка
на вывоз из Италии сюда,
законно, в установленном порядке,
тонн мрамора на парусных судах.
В придачу к ним, конечно, накладные.
И в каждой суммы, круглые такие.
И ведомости отыскались тут –
оплата людям за тяжёлый труд
по облицовке зал и коридоров
в каррарский мрамор, что красив и дорог!
Рабочих потрудилось там не мало!
Фамилии, зарплата, адреса…
Взглянуть хотите»? (Видимо, достал он
какой-то документ). Вновь голоса.
Кармоди говорит: «Я вижу, вижу»!
«Дарю на память!– наклонившись ближе–
Добра такого у меня вагон»!
И вновь Кармоди. То был точно он:
«Не сомневаюсь. Вас я понимаю,
а потому её и возвращаю»!
Кармоди, вы считаете, возможно,
что я опять снесу её в архив?
Что глупость проявлю, неосторожность,
И вы за мной проникните в мой мир?
Нет, сэр! Я уверяю вас, не ждите,
что будет так, как ныне вы хотите!
В свою контору возвращусь лишь раз,
чтоб выполнить единственный заказ
и передать подрядчику Кармоди
его досье, и пусть на воле ходит».
Молчание. И снова голос ровный:
«По меркам «шайки Твиста» он сорвал
хоть и немалый куш, но всё же скромный.
Однако, он умножил капитал,
в Нью-Йоркскую недвижимость вложивши
все эти деньги, и на них наживши
семь миллионов лишь за пару лет!
К его делам в архиве ясный след!
Простой подрядчик стал миллионером!
Добра и процветания примером!
Его жена, по слухам, мастерица:
за деньги всё умеет в жизни взять!
И доступ ей открыт к известным лицам
и обществу – весомей не сыскать!
Итак, Кармоди, если захотите,
вы к зданию суда со мной идите.
Пройдём по залам и другим местам.
Каррарский мрамор мы поищем там.
И если вы, хоть сантиметр найдёте,
я ставлю крест на всей своей работе»!
Вопрос Кармоди прозвучал бесстрастно:
«И сколько вы хотите получить»?
А Пикеринг ему ответил ясно:
«Мне нужен миллион, чтоб совершить
такой же путь, каким вы шли сначала
наверх, к приумноженью капитала».
« Ну, что ж, вполне логично. И когда»?
«Сейчас же, и, желательно, сюда!
О, головой вы, мистер, не качайте,
вы за свои деянья отвечайте»!
«Да, деньги есть, чтоб с вами рассчитаться.
Но, не наличные же, идиот!
Собрать за день не стоит и пытаться
Ведь всё, что есть, в недвижимость идёт!
Свободных денег нет сейчас ни цента.
Продать нельзя – пойдёт за пять процентов.
Сейчас не время, что-то продавать.
Вам до весны придётся подождать.
Ведь старые дома весною сносят.
Мои участки мне доход приносят
За Сентрал-парком три участка ждут,
когда весной строители придут!
Я разбросал ресурсы до предела
И, если снять хотел бы миллион,
ваш миллион сейчас, то всё б сгорело!
Всего лишь тысяч десять стоит он!
Да, таковы дела, ведь я поставил
на карту всё, я весь рессурс направил
на бурный рост строительства весной.
И это ежегодный бизнес мой.
Прошу вас, не губите наше дело.
Вы к цели шли решительно и смело.
Терпение на помощь призовите!
Вы столько ждали. Вот придёт весна!
Прошу, её со мною подождите.
Большую прибыль нам несёт она!
Я миллион весной отдам свободно.
Прибавлю четверть, если вам угодно!
И это время вы должны мне дать»…
А Пикеринг стал тихо хохотать:
«Не дам вам ничего я, и не ждите!
Я вижу вас насквозь! Вы не финтите!
Вам срок до понедельника. Платите!
Мне месяцами невозможно ждать!
Ведь я уверен – вы же захотите
меня рукам полиции предать.
Инспектор Бернс в угоду воротилам,
за Уолл-стрит, его карману милый,
простого человека загребёт,
а уж причину сходу подберёт!
Неужто наверху у вас считают,
что горожане этого не знают?
Кармоди голос бешенством налился:
«Туда ещё не поздно угодить–!
Молчание. Кармоди вдруг смягчился,
как будто ярость смог он проглотить–
Ему недавно я имел возможность
услугу оказать. Ну, что за сложность
дать человеку дружеский совет.
А с Бернсом мы знакомы много лет».
«С инспектором знаком и я. Однажды
Шёл к Уолл-стриту, был одет неважно.
Жил долго без работы – обносился.
Окликнули меня у Фултон-стрит.
С вопросом полицейский обратился:
«Куда, зачем, откуда, что за вид»?
«И правильно, ведь если вы похожи
на нищего и с попрошайкой схожи,
на Уолл-стрит теперь вам не пройти!
Инспектор Бернс им перекрыл пути–
сказал Кармоди. «Да, но я не нищий,
я полицейскому сказал, что центы ищет!
Я по делам сейчас на Уолл-стрите,
хоть у меня не очень важный вид.
А он в ответ: Да, что вы говорите!
Таких пускать начальство не велит!
И тут раздался голос из кареты,
что на углу была: «Я слышу этот
отсель добром не хочет убираться
и не на шутку вздумал препираться!
А ну-ка, забирай его, да к нам!
Урок ему в холодной преподам»!
И полицейский за дубинку взялся.
Готов меня скрутить и увести.
Конца беседы я не дожидался,
Поторопился побыстрей уйти.
Инспектор Бернс грозил мне из кареты.
Я тот позор не пережил бесследно!
Не улыбайтесь! Бернса грозный тон
вам будет стоить ровно миллион.
Я уходил – лицо белее мела,
И пелена мне на глаза осела.
И я решил, что возвращусь однажды
вот к этой линии граничной и они
мне будут козырять – персоне важной!
И офицер и нижние чины!
И я решил, что там, на Уолл-стрите
мне место среди лиц большого сити.
Где Фиск и Гулд, Где Сейджес и Астор!
С того-то дня, с тех самых, давних пор,
хоть этого не мог себе представить,
я начал вас искать, чтоб всё исправить…
Тут голос Пикеринга стал потише.
Наверное, с Кармоди поднялись.
«Я вовсе не профан, – вам знать не лишне,–
в финансовых делах, и знаю жизнь.
И вам, чтоб заручиться нужной суммой,
двух дней довольно, скромно и без шума.
Четверг сегодня. В понедельник жду
вас для расчета в этом же саду.
Сюда, к скамейке в полночь приходите
и саквояж с деньгами прихватите.
И часа больше ждать я вас не стану.
Редакция вон там газеты «Таймс»…
Все документы я для них достану.
Не прозевайте свой последний шанс»!
Молчанье затянулось. Десять, двадцать…
Бегут секунды, как вода сквозь пальцы.
Я догадался: их уже тут нет!
Я обогнул гранитный постамент
Ещё у края постоял немножко,
и к их скамейке вышел на дорожку.
Они шагали быстро прочь из парка.
Один на север, к зданию суда,
другой к востоку. Он казался крошкой.
Я вслед смотрел и знал, что никогда
никто из них назад не обернётся.
и не умерит шаг, и не споткнётся…
Вверх