А Джейк уже был там, в своей конторе.
Одиннадцать часов и тридцать пять.
Мы с Джулией в подъезде «дома Морзе»
Нам в полной тьме приходится стоять
напротив «дома Поттера», тут рядом.
Дом на Нассау-стрит глядит фасадом.
В окне на третьем затеплился свет.
Других таких на всём фасаде нет.
Контора Джейка. Он идёт на дело.
А вскоре в том окошке потемнело.
И Джулия шепнула: «Он уходит»!–
Скорей себе, чем мне. Её рука
невольно локоть мой во тьме находит.
Волнуется она наверняка.
А я себе представил, как он скоро
по тёмному проходит коридору,
спускается по лестнице к дверям…
Минута, полторы и будет там,
у выхода к Парк-роу, чтоб оттуда
в парк ратуши пройти, где встречен будет.
Пересекая улицу, пожалуй,
на ратушу он взглянет, на часы.
Они покажут, что осталось мало
до встречи, до свершения мечты.
И не исключено, что там же в парке
сейчас идёт другой с большим подарком.
Уныло завершая свой вояж,
увесистый несёт он саквояж.
Я руку Джулии прижал теснее.
Взошла луна. На улице светлее.
И ведь уже за дверь шагнуть собрался,
Но этого предвидеть я не мог! –
Напротив Джейк в подъезде показался.
Неспешен, осторожен, одинок.
Он посмотрел по сторонам, послушал
ночную тишину, шагнул наружу.
Потом пошёл, минуя наш подъезд
до Бикмен-стрит, там миновал разъезд
и далее, к Энн-стрит. Хитёр, молодчик!
Не стал он рисковать, и этой ночью
решил с Парк-роу в парк не заявляться.
Могли б из парка схрон его найти..
Решил он незамеченным остаться –
со стороны Бродвея в парк войти.
Тогда его контора в целом свете
для всех врагов останется в секрете.
Теперь – вперёд! В контору путь открыт!
Мы враз пересекли Нассау-стрит.
Ключ был в руке, а дверь уже знакома.
Я в коридоре этом был, как дома.
Вошли в контору. В газовой горелке
я вентиль повернул и газ зажёг.
К проёму, что в стене, с проворством белки,
метнулся и достал свой молоток.
Орудием своим, как гвоздодёром,
я гвозди оттащил довольно споро,
и снял с проёма целых три доски.
И вот дыра, за ней темно – ни зги.
И Джулия вошла в неё без звука.
Вошла и тут же вскрикнула в испуге.
Я заглянул туда и присмотрелся.
От пола там остался малый клин!
За этот день весь пол куда-то делся.
Открылась шахта чёрная под ним.
И лишь от двери в коридор к проёму
расположиться можем мы, как дома.
Стоять, присесть, прилечь возможно здесь.
Часа на два, на три там место есть.
Я верхнюю доску прибил на место.
Под ней вторую, хоть и было тесно.
Последнюю я закрепить пытался –
попасть гвоздями в прежние места.
Но вдруг в поту холодном искупался:
ведь я же свет не погасил! Беда!
Доску долой, а молоток наружу.
Бросок. Закрыл. А ведь могло быть хуже!
Всё. Темнота. Вновь в комнату я влез,
где Джулия ждала, где пол исчез.
Злосчастную доску она держала,
готовая помочь мне, как сначала.
Её прибил я и за третью взялся,
привыкнув к свету тусклому луны.
Схватившись за края, мы постарались
прижать доску с наружной стороны.
И тут, сквозь толщу здания проникший,
мы бой часов услышали, пробивших
двенадцать раз. Нам нужно поспешить –
доску на месте, как-то закрепить.
По косякам царапая гвоздями,
отверстия нашли. Двумя руками
в доску вцепились, тянем, что есть силы.
И про себя молюсь я об одном,
чтоб наших сил и цепкости хватило,
прижав доску, не улететь на дно.
Мы дружно поработали недаром.
С последним башенных часов ударом
последняя доска закреплена.
Надеемся, что выстоит она.
Мы с Джулией уселись близко к щелям,
друг друга, различая еле-еле.
Не слышали шагов мы в коридоре,
Не слышали и скрипа половиц.
Но лязг ключа в дверях раздался вскоре
и голоса вполне известных лиц.
«А это, что такое? – прозвучало
и эхом в нашем склепе отозвалось.
Кармоди это рядом произнёс.
Его к проёму в шахту чёрт принёс.
В конторе свет теперь был в полной силе
И сзади на стене видны нам были
и контур – заколоченный проём,
и силуэт мужской фигуры в нём.
Носки ботинок тут же показались
у нижней щели. К нам он подошёл
Они моих едва ли не касались.
Эбеновая трость упёрлась в пол.
«Для лифта шахта,– Пикеринг ответил.–
Здесь Поттер установит лифт до лета.
Но дом не стоит этого труда.
Ваш чемодан на секретер, сюда»!
Тогда Кармоди отошёл от двери,
вполне спокоен и в себе уверен.
Свой чемодан на секретер он поднял.
Они без шляп стояли, но в пальто.
Раскрыл Кармоди чемодан свободно.
Из нас такого не видал никто.
Зелёные и жёлтые банкноты–
людское горе, радость и заботы,
до края наполняли чемодан.
Купюр и пачек много было там.
Джейк Пикеринг вздохнул и улыбнулся,
как будто он от сна сейчас очнулся.
Делец и шантажист так дружелюбно
в глаза друг другу глянули сейчас!
Не знать причины, было б просто любо
смотреть на них сквозь щель в полночный час.
«Здесь всё?– промолвил Джейк благоговейно.
Кармоди покивал, что, мол, всё верно.
И Пикеринг буквально просиял.
Он все обиды обществу прощал!
Кармоди же, того не замечая,
продолжил, в такт словам своим кивая:
«Да, всё, что вы получите, пред вами.
Здесь десять тысяч долларов лежат»!.
Я замер. Джейк упёрся кулаками
в свой секретер, и стал холодным взгляд.
«От этих сплетен публика устала,–
сказал Кармоди,– сказано немало
про «шайку Твида». Кончилась она.
Бумажкам вашим красная цена,
и с ними вам, всё то, что перед вами –
вот эти десять тысяч в чемодане!–
Серебряною львиной головою
своей он трости в секретеры ткнул,–
Бумаги ваши большего не стоят.
Меня вы не упрячете в тюрьму»!
«О, да! Я знаю,– Джейк не шелохнулся,–
Вы от тюрьмы способны увернуться.
За ваши деньги, адвокатский труд…
я верю, вас в тюрьму не упекут.
Но погублю я то, что вам дороже –
Я веру в вашу честность уничтожу!
Я вашу репутацию сломаю.
И деньгами её не починить»!
Кармоди рассмеялся: «Я не знаю,
как можно с вами, писарь, говорить!–
И заходил по комнате. Со злостью
он в такт речам, размахивая тростью,
словами сыпал,– Писарь вы, мой друг.
И видите, как писарь мир вокруг!
Вы, что же, полагаете серьёзно,
что мненье обо мне больших людей
измените разоблаченьем поздним,
тычком по репутации моей?
Да в городе у нас с начала века
ни одного не сыщешь человека
из богачей, который бы подчас
не поступил похлёще в десять раз»!
У секретера стал он, улыбнулся
и к чемодану тростью прикоснулся:
«Возьмите эти деньги и считайте,
что вам по делу очень повезло»!
Джейк усмехнулся: «О, не сомневайтесь –
Карнеги это будет всё равно!
Когда об этом деле он узнает,
то просто дураком вас посчитает,
что вы попались. Гулду всё равно,
И Моргану, и Сейджу – всё одно!
Мужчинам это будет безразлично.
Но это, вас прошу, прочтите лично»!
Он руку протянул над саквояжем
и в секретере с полочки достал
газетный лист, который вдвое сложен.
Его он развернул и прочитал:
«Мисс Астор». Мы ведь знаем, кто такая?
Ведь здесь никак не может быть другая!
Вот ей-то это «всё» не всё равно!
И миссис «Бревурт, миссис Фиш-Карно,
И миссис Белмонт, миссис Роберт Голет,
Мисс Кларенс Дэй»… Вас ничего не колет»?
«Да, что вы мне читаете?– Кармоди
спросил, не понимая ничего.
«Здесь список дам, большой Нью-Йоркской моды,
известных ныне более всего.
Устроен ими бал благотворенья.
И все они под вечер без сомненья,
все ложи филармонии займут,
все, как одна, сегодня будут тут.
«Мисс Лорилар, мисс Джоунс, миссис Томас»…
«Достаточно! – Кармоди голос громом.–
Вы что мне тут читаете»? «Минутку,–
Одну я пропустил. Сейчас найду.–
Промолвил Пикеринг,– Ей станет жутко,
когда газеты дружно доведут
до общества деяний ваших факты.
Блистательной компании педанты
её изгоем сделают тотчас.
Она блистает там в последний раз.
Я это имя в списке видел, вроде.
Вот это имя: «Миссис У. Кармоди».
И тотчас же блестящий набалдашник –
серебряный на чёрной трости лев,
ударом сокрушительным и страшным
по голове читателя огрел!
Свалился Джейк, как сноп на пол всем телом,
аж кресло в дальний угол отлетело
И Джулия глухой издала крик,
но он ушей Кармоди не достиг.
По полу кресло так прогрохотало,
что все другое в грохоте пропало.
Она вскочить хотела. Я, однако
схватил её за плечи, усадил,
шептал на ухо: «Всё. Не нужно страха.
Ведь он его поранил, не убил».
Кармоди стал, как столб, глядел на тело,
на кровь на трости, на манжетах белых,
на саквояж, газету в кулаке,
зажатую в откинутой руке.
Потом присел и выхватил газету
из пальцев Джейка. Он читает это
и шепчет имя: «Миссис У. Кармоди».
Скатал газету в шарик. Отшвырнул.
С лежащего «коллеги» глаз не сводит,
а тот недвижим, ногу подвернул.
Кармоди тотчас принялся за дело.
Под мышки взял безжизненное тело.
В придвинутое кресло затащил
и поясом его, что было сил
к широкой спинке кресла приторочил.
Да так, что и дышать тот мог не очень.
Однако, бормотать он, что-то начал
и голову пытался приподнять.
Сперва его постигла неудача,
но вскоре попытался он опять.
Открыл глаза, а веки тотчас сжались:
Боль от удара страшной оказалась.
Всей тяжестью на кресло он осел,
скукожился и страшно побледнел.
Да, Джейку в этот миг не сладко было.
Его к тому же, видимо, тошнило.
Но боль он постепенно пересилил
и, сморщившись, опять открыл глаза.
Пошевелился. Понял, что бессилен,
расслабился, откинувшись назад.
Подсохшей крови тёмная полоска
спускалась по щеке из-под причёски
По лбу – другая, до густой брови.
Рубахи ворот был в его крови.
Кармоди подошёл. Он стал напротив.
И друг от друга взглядов не отводят.
Лицом к лицу они смотрели долго
глаза в глаза. Кармоди заявил:
«Сам не пойму случившегося толком.
Как будто некто мной руководил.
Но ситуация, что вы создали,
невыносима. Ключ вы отыскали»!
Газеты смятой он коснулся тростью.
Короткий взмах, и запустил со злостью
Под дОску в заколоченный проём.
Она мелькнула и исчезла в нём.
«Моя семья впервые в эту зиму
в Нью-Йоркскую элиту введена.
И я готов на всё, чтоб не покинув,
достойно пребывала там она.
Я позабочусь, вы уж мне поверьте,
чтоб оставаться в обществе до смерти»!
Он в саквояже ремни затянул.
Затем поставил у двери на стул.
«Брать нужно было то, что вам давали.
Теперь у вас, мой друг, одни печали»!
Кармоди снял пальто, ослабил галстук.
Пальто на секретер. Затем достал
сигару из кармана. Спички сразу
открыл и о брючину чиркать стал.
Сигару раскурил, а спичку бросил
на пол, под ноги. Тут же пепел сбросил,
на спичку аккуратно наступил,
и огонёчек тлевший пригасил.
Затем к бюро прошёл, за ящик взялся.
Всерьёз он поработать тут собрался.
Наполнен ящик. В нём бумаг семь сотен.
Три ящика в бюро. Тринадцать их.
Стоит над ним и думает Кармоди,
как в этом море разыскать «своих».
Как отыскать десяток документов –
свидетелей волнующих моментов,
когда в Управе потрудился тот
и компромата вынес на джекпот.
А Пикеринг смог кресло повернуть –
на всё происходящее взглянуть.
Кармоди пару слов сказать собрался,
но передумал, с ящиком остался
и начал в нём перебирать бумаги
довольно споро. Это он умел.
Но бизнесмены далеко не маги.
Он оценил возможность и задел.
И понял: здесь работы очень много.
Невольно проняла его тревога.
И Пикеринг поддел его тогда:
«Здесь месяц непосильного труда!
Для вас, конечно. Мне, чтоб разобраться,
достаточно всего минуток двадцать».
Миролюбиво произнёс Кармоди:
«Ну, что же? Поработать я не прочь!
За миллион усердный труд угоден.
Посмотрим, что покажет эта ночь».
И заработал пальцами привычно –
расчётливо, спокойно, методично.
Пошли минуты, час, другой прошёл.
Кармоди неустанный поиск вёл.
Он крайне редко, с небольшой заминкой,
бумажку, словно золота крупинку,
на крышку секретера клал. Но чаще
швырял под ноги на досчАтый пол.
И продолжал искать в бумажной чаще
источники побед своих и зол.
Тянулась ночь, и не было надежды,
что, как-то всё закончится, и прежде,
чем мы тут на полу сойдём с ума.
Ведь это место хуже, чем тюрьма.
Под самой дверью Джулия лежала
Мне слышно было, как она дышала.
Я охранял её покой над ямой –
три этажа кошмарной пустоты.
Не шелохнувшись, бодрствовал упрямо,
в объятиях тревожной темноты.
А ноги затекли неимоверно.
Вытягивать я стал их равномерно..
Часы на ратуше пробили пять.
Воспользовался этим, чтобы встать.
К проёму подошёл и глянул в щёлку
Кармоди спал. В работе мало толку.
Второе лишь бюро листать он начал.
На крышке секретера три листка.
Джейк тоже крепко спал. И это значит –
дорога до развязки далека.
И вдруг возникло дикое желанье
нарушить это сонное молчанье
и, что есть мочи, крикнуть: «караул»!
И видеть двух испуганных акул!
Я улыбнулся, на пол опустился,
и вновь на прежнем месте очутился.
Я, как то понял, что она проснулась.
И, всё, что видел, кратко рассказал.
Она делам возможно улыбнулась.
Узнав о том, что я ещё не спал,
под дверью предложила распластаться,
местами с ней на время поменяться
И под её охраной я уснул.
В глубоком сне буквально утонул.
Разбужен был неярким первым светом,
проникшем в нашу комнату с рассветом,
и звуками больших курантов боя.
Семь раз они пробили, а пока,
открыв глаза, увидел над собою –
в двух сантиметрах Джулии рука.
Она немедля рот прикрыть готова,
когда спросонья вымолвлю хоть слово.
Я голову тихонько приподнял
и ей ладонь, шутя, поцеловал.
Она, отдёрнув руку, встрепенулась.
Потом всё поняла и улыбнулась.
И показала пальчиком за доски,
и тут же поднесла его к губам.
А я кивком ответил. Очень просто:
без изменений всё творилось там.
Листы, как было прежде, шелестели,
а дело продвигалось еле-еле.
Всего лишь третий ящик был готов,
а выбрано всего лишь пять листов.
Мы к двери заколоченной подсели
и снова наблюдали, как умели.
Практически ничто не изменилось.
Контора стала меньше и серей.
При свете дня ничтожество открылось
коморки этой между двух дверей.
А подоконник белый снег снаружи
припорошил и на просторе кружит.
Кармоди весь в трудах: архив листает.
А Джейк за ним из кресла наблюдает.
У Джейка шишка выросла с кулак,
осунулось лицо, он весь набряк,
не в силах в тесном кресле шелохнуться.
И у Кармоди был не лучше вид.
Покашлял Джейк. Кармоди обернулся,
А Пикеринг ему и говорит:
«Вы финансист из видных, может статься,
и в цифрах вам пристало разбираться.
Вот вам задача. Скромный мой совет
найти скорее правильный ответ.
Задача: некто семь часов потратил
и только два бюро перелопатил
Так сколько времени потратить нужно,
чтоб просмотреть одиннадцать бюро?
Надеюсь, не запаритесь натужно,
и не нужны бумага и перо»?
Кармоди был недвижим, размышляя.
Считал ли цифры, сроки вычисляя?
Но, что-то из ответа на вопрос
повергло твёрдый нрав его вразнос:
трудов ли безуспешных вероятность?
Работы предстоящей необъятность?
Кармоди неожиданно сломался.
На Джейка он уставился в упор.
А тот вовсю в лицо ему смеялся
Кармоди не продолжил разговор.
Как лев, попавший в клетку, озирался.
Бюро разбить ногами попытался.
Он на пол вырвал ящик, что есть сил.
В него, как когти пальцы запустил.
Бумажек кипу вытащил наружу:
«На, подавись! Кому ты к чёрту нужен!–
заголосил и Джейку с дикой миной
в лицо их, разогнувшись запустил.
Тот покачнулся, взвизгнули пружины
А Джейк меня, по правде, удивил.
Листочки по плечам его сползали,
на пол с груди, с коленей осыпались,
а он, как погляжу, не унывал –
смотрел тому в лицо и хохотал.
Кармоди сгрёб в охапку те бумага,
что в ящике остались бедолаги
и Джейку их на голову с размаху
огромной грудой страшно опустил.
Но Джейк, скорей всего, не ведал страха,
Он всё смеялся. Этим он взбесил
совсем опустошённого Кармоди,
что был и без того на сильном взводе.
Тот начал бушевать, как дикий слон,
когда в железной клети заточён.
Он стал крушить бюро без остановки,
швыряя на пол ящики неловко
и тут же на дощечки их корёжил.
В бумажном море по колени он.
И все бюро разрушил, уничтожил,
весь был в поту, издал звериный стон.
Бумаги стал расщвыривать ногами.
Они вокруг взлетали облаками
и на пол опускались вновь, кружась.
Но вот Кармоди, тяжело дыша,
остановился, дико озираясь,
как дальше быть, ещё не понимая..
Решал, что делать с россыпью бумажной.
Затем к проёму двери стал грести
ногой большую кипу. Он протяжно
кряхтел при этом на своём пути.
Под нижнюю доску бумагу эту
ногой же пропихнул и тут же, следом,
втолкнул вторую, как и в первый раз.
Бумага проскользнула мимо нас
и грохнула на дно, как с вышки в воду.
Кармоди продолжал свою работу.
Столкнул он в шахту, где-то половину
рассыпанных, притоптанных бумаг.
Затем прервал работу, выгнул спину,
дух перевёл и с яростью в глазах
уставился на Джейка. Тот смеялся.
Кармоди присмирел. Он отдышался
и тоже усмехнулся, а потом
во внутренний карман полез пальто,
достал сигару и к губам подносит.
На Джейка глянул, хлам ногой отбросил
и протянул сигару. Джейк нагнулся
и от сигары кончик откусил,
и на пол сплюнул. Дилер усмехнулся,
сигару верно в рот ему вложил.
Затем спросил его предельно внятно:
«Чему смеётесь вы, мне непонятно»?
К пальто вернулся. С секретера снял
и вновь сигару для себя достал.
«А потому, – ответил Джейк, что можно
мои бумаги раскидать, но ложно
считать, что я не соберу их снова,
хоть в шахте, хоть у чёрта на рогах.
И в них найду два-три листка – основу,
что обратит потуги ваши в прах!
Работы уйму мне вы зададите.
Но все ведь в доме, вы их не съедите.
И те из них, что вам, как страшный сон
вы купите всего за миллион.
Кармоди покивал, достал большую спичку,
о ноготь пальца чиркнул по привычке.
Поднёс к сигаре Джейка, дрогнув усом.
Сам прикурил. Сигара хороша.
Колечко дыма выдохнул со вкусом
и осмотрел сигару не спеша.
Остался ей доволен. Поднял руку,
чтоб спичку погасить. Но, что за штуки?
Гасить не стал. Задумчив и далёк,
он всё смотрел на рыжий огонёк.
по черенку отодвигая пальцы
подальше от опасного скитальца.
Но вот разжал он пальцы и позволил
горящей спичке на пол полететь.
Она б могла погаснуть. И, тем более,
упав на доски, тихо догореть.
Но нет! Она упала на листочек.
И крошечный, чуть видный огонёчек
неслышно на бумаге заплясал.
Он исчезал и снова возникал.
Над ним стоял Кармоди. Джейк старался
на кресле, как он мог, вперёд, податься.
От огонёчка глаз не отрывали
И мёртвая стояла тишина.
Чего они, не ясно, ожидали?
А на полу была уже видна.
довольно неприятная картина:
один листок сгорел наполовину,
шуршало пламя на других листах.
Они лениво обращались в прах.
И пламя, поднимаясь, покраснело.
Огонь серьёзно принялся за дело.
Не помню, как мы на ноги взлетели.
Когда б Кармоди поглядел сюда,
босые наши ноги в нижней щели
увидел бы мгновенно без труда.
Но увлекало их сейчас другое.
Под огненным гипнозом эти двое.
А мы ботинки, шапки и пальто
надели быстро. Но из них никто
ни шороха, ни звука не услышал.
Мы наблюдали, тихие, как мыши,
за пламенем, за тем, что происходит.
В любой момент я к действию готов.
Теперь все люди глаз с огня не сводят.
И расцветает огненный цветок.
Его бы затоптать, пока возможно.
Проделать это, вроде бы не сложно.
Но, нет. Тушить Кармоди не спешит.
А Пикеринг беспомощным сидит.
Мне кажется, старался он сдержаться,
но не стерпел, пытаясь развязаться.
Он с ненавистью глянул на Кармоди.
Тот на него. И Пикеринг сказал
сначала тихо, по своей природе,
потом сорвался – страшно заорал:
«Немедленно меня освободите!
Огонь в бюро тотчас же загасите»!
«Зачем?– спросил Кармоди,– Для чего
освобождать врага мне своего»?
И тут, как зачарованный, вновь глянул
на круг огня, и духом он воспрянул:
Ведь вот ответ! Не правда ли, любезный?
Сжечь ваш архив и всем делам конец!
И как до этой мысли интересной
я сразу не додумался, глупец?!
«Но дом сгорит, а с ним чужие люди!
Пожар не навредивших вам погубит»!
«О, нет. Они успеют убежать.
Их долго не придётся убеждать!
Здесь столько лестниц… Все уйти успеют.
А Поттер… этот врядли пожалеет.
Он будет рад – очистилась площадка,
и будет строить новый, модный дом».
Кармоди ухмыльнулся. Для порядка
взял с секретера и надел пальто.
Потом сказал: «Немного потерпите.
Сидите тихо и не торопитесь.
Через минутку я вас развяжу
и без улик на волю отпущу.
Конец работы нашей ясно виден.
Мы с криками «пожар» отсюда выйдем
Покинем это здание навеки,
но будем этот случай вспоминать.
Такое нужно помнить человеку.
Нельзя такие вещи забывать».
Он говорил, а пламя захватило
ещё листы, и набирало силу.
Я Джулию удерживал рукой,
молчал и думал: «Кто же я такой,
чтоб выскочить внезапно из укрытья
и изменять, вмешавшись, ход событья?
А на лице Кармоди нетерпенье.
Он начал мять и скручивать листы,
бросать в огонь. Он хочет, без сомненья,
разжечь костёр изрядной высоты.
И пламя подскочило, затрещало,
а пищи было здесь ему не мало!
Тогда Кармоди к Джейку подскочил,
ремень за спинкой кресла распустил,
и Джейк тотчас же выпрыгнул из кресла
и рухнул в пламя с воплями протеста!
Нет, не упал, а кинулся нарочно.
Кататься начал и гасить костёр.
И сделать это, видимо, возможно:
стихал, снижался огненный напор.
Но и Кармоди не стоял недвижно.
Он к Джейку сзади подскочил неслышно
и мёртвой хваткой за ногу схватил,
и к стенке из кострища потащил.
Джейк, что есть сил, ему сопротивлялся.
За что попало, на пути цеплялся.
Он вырвался, пополз на четвереньках
обратно в разгоравшийся костёр.
Кармоди среагировал мгновенно:
подгрёб ногой пылающий ковёр
и, словно гол, забил в проём, под доски
по полу, прямо в узкую полоску.
Мы расступились в стороны тотчас.
Горящий ком пронёсся мимо нас
и рухнул вниз, в зияющую шахту.
И в тот же миг о дно с полёта жахнул.
Сначала пламя на мгновенье сникло.
Потом бумага будто взорвалась!
Огонь взревел, взлетел со страшной силой
на этажи, обдало жаром нас.
«Ну, всё! Теперь не справиться с пожаром!–
подумал я,– Трудился он недаром!
Кармоди сделал всё, что он хотел»!
Я сверху доски выломать сумел
И Джулию втащил в бюро за руку.
Враги боролись на полу друг с другом.
На четвереньках Джейк держал за ногу
противника. Тот прыгал на другой.
И оба с изумленьем и тревогой
уставились на нас, прервавши бой.
Я закричал: «Скорее уходите!
Сейчас рванёт. Не ждите, поспешите»!
Я пальцем им на шахту указал,
А там огонь ревел и завывал.
Но Джейк Кармоди дёрнул, что есть силы.
Как хищный зверь, противника свалил он.
Тот грохнулся на тлевшую бумагу.
Они катались по полу вдвоём.
Дошло ли до сознанья бедолаги,
что нет надежды справиться с огнём?
А, может быть, он потерял свой разум,
увидев крах всех начинаний разом?
А в коридоре, кто-то заорал:
«Пожар! Пожар» и дальше побежал.
Вот женщина истошно завопила.
Меж тем огонь набрал большую силу.
Пришла пора о Джулии подумать,
а эти могут сами убежать.
Я девушку за руку взял без шума
и стал к входной двери её толкать.
Она же всё рвалась, сопротивлялась
и вырвать руку у меня старалась.
«Джейк, Бога ради, уходи скорей!–
она кричала Джейку у дверей.
Я дверь открыл и Джулию отправил
насильно в коридор - пройти заставил,
от косяка с трудом откинув руку.
и к лестнице с собою потащил.
Со всех сторон звучали крики, стуки,
Внизу истошно кто-то завопил.
Мы вниз бежим. Боимся оступиться.
Но, вдруг я стал, в перила лишь вцепился.
Пролёт завесил плотный, чёрный дым,
и языки огня видны за ним.
Оттуда нам навстречу отступали
две девушки с мужчиной. Мы не ждали –
вверх поднялись, не вымолвив ни слова,
и вдоль по коридору понеслись
в другой конец, где лестница к Парк-роу,
надеясь там спасение найти.
Но, нет! И здесь вся лестница пылает.
Два этажа под нами выгорают!
На первом этаже сплошной пожар.
Сквозь пол я ощутил могучий жар.
Но в тёмном тупике, возможно к счастью,
я вижу дверь, распахнутую настежь.
И на двери табло «Нью-Йорк обсервер».
Мы с Джулией туда, и видим там
открытое окно глядит на север,
столы, бюро, конторки по углам.
Распахнуто окно. Снежок летучий
присыпал подоконник. Странный случай!
Следами ног его покров нарушен.
Неужто, кто-то выпрыгнул наружу?
Гляжу, на тротуаре тела нет.
Зато народ толпился здесь чуть свет.
Пожарная машина подъезжает.
Кишку к гидранту двое волокут,
Вот лошадей пожарник распрягает,
А там багры и лестницы несут.
Секунда. Вновь гляжу на подоконник
Снег охладил горячие ладони.
Я вывеску увидел под окном.
Её приметил раньше в месте том:
«Нью-Йорк обсервер» вот она какая:
к стене крепилась прочно нижним краем,
а верхний у стены висел с наклоном,
от стенки сантиметров в сорока.
Он проволокой к стенке прикреплённый,
всю вывеску удерживал пока.
По ней прошли. И вот оно спасенье.
Я принимаю быстрое решенье:
Мне нужно Джулию послать вперёд.
Она полегче – стало быть, пройдёт.
Но, если я пойду, ослабнут скрепы.
«Итак, пойдём по ней»,– решил я слепо.
«Вылазьте, Джулия. Туда ступайте.
На вывеску. Ползите к дому «Таймс».
Лишь так спасёмся. Твёрдо это знайте».
Закрыв глаза, недвижима она.
Для многих, знаю, невозможно это.
При взгляде с высоты невзвидят света.
Для Джулии задача непроста –
страшна невыносимо высота.
Что делать? Я на вывеску сползаю
Держусь за подоконник и не знаю
возможно ли вдвоём по ней пробраться
туда, где «Таймс» заветное окно,
где нет огня. Но нужно попытаться.
И так за нас всё было решено!
Я в жёлобе меж вывеской и стенкой
Край вывески доходит до колена.
А Джулия застыла у окна.
По-прежнему недвижима она.
Я за руку схватил её мгновенно,
рванул на подоконник откровенно.
Её на подоконнике я встретил
и продолжал тянуть, и вот она
на вывеску сползла, а я заметил:
крепёжная петля распрямлена.
Передо мной теперь она стояла,
ладонями о стенку опиралась.
«Теперь идите. Не смотрите вниз!
Вон то окно. Спасительный карниз»!
Дом «Таймс» был расположен с нашим рядом.
Пожарная стена – огню преграда.
Там незаметны признаки пожара.
Тепло струилось из-под наших ног,
а вывеска частично отражала
тот жар, что нас вполне поджарить мог.
И Джулия пошла. Но ей мешали
все юбки, что к стопам её свисали,
и продвигалась медленней меня.
А позади, спасаясь от огня,
на подоконнике стоял мужчина
и девушки – ужасная картина.
Держал он руки врозь, не позволяя
двум девушкам на вывеску сойти.
Он тормозил, прекрасно понимая,
что новый груз крепленьям не снести.
Он попросил нас жестом торопиться.
И я мечтал скорее очутиться
У «Таймс», у безопасного окна…
Но Джулия! Что делает она?
На вывеске в конце она застыла.
Свой страх преодолеть она не в силах.
Я посмотрел и понял: дело плохо.
Ведь в доме «Таймс» повыше этажи.
Их вывеска чуть выше одинока,
и на неё нам нужно перейти.
По ней за два шага дойдём до цели,
переступив лишь четверть метра щели.
Почувствовал, что вывеска дрожит.
Я оглянулся – неприятный вид:
Одна из девушек почти спустилась.
За подоконник крепко ухватилась.
Но лишь ногами в вывеску упрётся,
я это однозначно понимал,
как вывеска немедленно сорвётся.
Картину эту ясно представлял.
Тут оглянулась Джулия. И тоже
всё поняла, как понял я, похоже.
Мгновенный и спасительный порыв –
зажмурившись, шагнула за разрыв.
Её нога ударилась о стену
и соскользнула в жёлоб по колено.
Затем вперёд всем телом потянулась,
шагнула и о стену оперлась
и в жёлобе, шатаясь, повернулась,
от края к середине поползла.
Одно лишь ей желание владеет:
освободить мне место поскорее.
А я на первой вывеске стою.
Ей время до окна дойти даю.
Ведь выдержит ли та двоих неясно,
а эта держит нас пока прекрасно –
меня и девушку, что подползает.
А Джулия тем временем уж там.
«Открыто ли окно? Никто не знает.
А вдруг закрыто? Что же делать нам?–
подумал я. Но вот они, как чудо,
протянуты к ней две руки оттуда.
Под мышки захватили и наверх,
внутрь затащили на виду у всех!
Лишь ноги на лету слегка брыкнули,
затем в проёме чёрном утонули.
Тогда через разрыв я перебрался
и осторожно двинулся к окну.
У самого окна я задержался
и девушку увидел не одну:
уже вторая в жёлоб вслед за нею
сползла и за подругою своею
стремилась поскорее проползти
вдоль вывески и жизнь свою спасти.
Мужчина же, что с ними был, держался.
На вывеску покуда не спускался.
А из окна, что за спиной открыто,
уже валил клубами чёрный дым.
И сажей было всё вокруг покрыто,
а ветер сёк лицо порывом злым.
Но цели я достиг, и тот же парень,
что Джулию втащил, с другим на пару,
и мне помог. Мы снова были с ней,
прелестною напарницей моей.
Рукой за талию её я обнял
и улыбнулся ей от всей души.
И так на вечность мы застыли оба –
теперь не нужно никуда спешить.
И Джулия шептала полуплача,
полусмеясь: «Ведь это, что-то значит!
Мы живы, слава Богу! Видно нас
сам Бог от смерти спас на этот раз»!
Я руку сжал свободною рукою
мужчине с рыжеватой бородою –
тому, кто ныне, не жалея сил,
от вывески, заснеженной и шаткой
в окно меня и Джулию втащил –
хозяин кабинета мистер Раткин.
Стоял там из «Обсервера» редактор.
Мы в этом доме встретились с ним как-то.
Да, доктор Прайм! Ведь он мне подсказал,
как дворника найти, путь указал.
Как оказалось, он и тот, что рядом,
по вывескам, как мы, спаслись из ада.
Мужчины вновь к окну – помочь стараясь
той девушке, что первой подошла,
Мы ж вышли в коридор, уйти желая
скорей от мест, где страшные дела
пережили прошедшей длинной ночью,
где смерть в огне увидели воочью.
Навстречу нам попался репортёр:
«Не вы ли от пожара на простор
по вывеске вдоль дома пробирались»?
«О, нет, не мы»! на том и распрощались.
Мы с Джулией на улицу сбежали.
Ночной кошмар остался позади…
Газеты живописно описали
ночной пожар. Но это впереди.
А я ещё сегодня вспоминаю,
глаза на сон грядущий закрывая,
огонь и дым, прокопченный фасад,
мольбы и крики, чей-то дикий взгляд,
пожарных длинных лестниц паутины,
людей на окнах – жуткие картины!
И это всё сквозь белую завесу,
крутящегося снега пелену…
На улице полно людей и прессы
у зрелища кошмарного в плену.
Тут Джулия вскричала: «Джейк! Он тоже
там на Насау-стрит в окне быть может!
Мы это всё могли предотвратить!
Себе я в жизни не смогу простить»!
Ей возразить сейчас мне было нечем.
Я вообще лишился дара речи.
К Насау-стрит мы стали пробираться.
Я сделать что-то нужное хотел
и покидать пожар не собирался.
И вот, возможно во время поспел.
Я женщину заметил молодую.
На высоте стоит она, рискуя
с четвёртого сорваться этажа.
А за спиной её гудит пожар.
Она окно прикрыла за собою,
Сквозь дым и снег парила над толпою,
раскинув руки, в кладку упираясь,
стояла молча, помощи ждала.
Но ей внизу никто не занимался.
Она недосягаемой была.
На Бикмен-стрит пожарники решили,
что до её окна долезть не в силе.
Ведь лестницы достаточной длины
ещё в то время не было у них.
А женщина ждала, раскинув руки.
И видеть это было смертной мукой.
Она была в свободном, чёрном платье.
На шее белый шарфик трепетал.
Вдруг лопнуло стекло. В свои объятья
клубами чёрный дым её забрал.
Когда же дым рассеялся, мы снова
увидели её. Она готова
к любому действию, чтоб жизнь спасти.
Я оглянулся. Вижу, что в пути
пожарников бригада к нам вторая,
и лестница в руках их раздвижная.
А из окна вновь грозно наползает
густой и чёрный дым.
Он женщину в окне от нас скрывает,
окутывая облаком своим.
Её спасает ветер. Дым рассеяв,
он по фасаду лоскутки развеял.
И женщина смогла там устоять,
И белый шарфик виден нам опять.
Я в ужасе от этого несчастья,
не мог остаться больше безучастным.
Протиснулся, нырнул под огражденье
на лестницу, бросок наверх к окну.
А лестница короче, к сожаленью,
чем нужно, чтоб спуститься ей рискнуть.
На стояки я наложил ладони.
Теперь в густом дыму мы оба тонем.
В комок я сжался и одной ногой
стал на ступеньку, а затем другой
на предпоследней планке очутился,
опёрся в стену, тотчас распрямился
и руки положил на подоконник
по обе стороны от женских ног.
И моментально женщиной был понят.
На лучшее рассчитывать не мог.
Она, держась за раму, развернулась
И к улице спиною повернулась,
потом по мне на лестницу сползла,
а дольше ждать она бы не смогла.
Пожарник подхватил её за ноги.
И женщина, забыв свои тревоги,
мне помогать вполне разумно стала:
всей силою упёрлась в пояс мне,
и действием своим меня прижала
к горячей, сплошь закопченной стене.
Пожарник ей держаться помогает.
От подоконника я отрываюсь,
сгибаюсь, вновь держусь за стояки.
Мы к полному спасению близки.
Спускаемся по лестнице цепочкой.
Успели доползти до средней точки,
как чёрный дым густой, в окно валивший,
оранжевый сменил, ревущий жгут.
И вот у лестницы стоим, спустившись.
Интересуюсь, как её зовут.
«Я Айда Смолл,– она мне отвечала.
Таких по жизни раньше не встречал я…
И вдруг пожар окончился. Как гром
сначала крыша грохнула. Потом
вовнутрь все перекрытия свалились.
Сгорело всё, на чём они крепились.
Вся внутренность обрушилась в подвалы,
взметнув наверх огня последний сноп.
И воздух словно вздохом разорвало.
И дом затих – горелый чёрный гроб.
И мне совсем немыслимым казалось –
я глянул на часы, беды начало
свершилось только час тому назад!
Я Пикеринга вспомнил дикий взгляд,
на первый лист горящий устремлённый,
Кармоди облик самоуглублённый…
Спектакль окончен. Обсуждают это:
«Погибли люди»… «Более пяти»…
«Успела, к счастью, выехать газета.
Оттуда не смогли бы их спасти»…
Я Джулию спросил; «Что за газета?»
«Весь мир». Отсюда выехали летом.–
обыденно ответила она.–
Её сейчас читает вся страна.
Редакция, когда то занимала
два этажа – все комнаты и зала.
И этот дом зовётся по привычке,
как называли – здание «Весь мир».
«Весь мир»! В письме стояло без кавычек!
Так гибель здания не пережил
и застрелился в Джиллисе Кармоди,
прожив довольно долго на свободе!
А слово «здание» огонь прожёг!
Теперь я всю записку видеть мог!
И Кейт смогу я рассказать всё это.
На том конец семейного секрета.
«Поистине невероятно, чтобы отправка сего
могла иметь следствием гибель… ЗДАНИЯ
«ВСЕГО МИРА» в пламени пожара. Но это так…»
И до конца своей несчастной жизни
Эндрю Кармоди помнил о беде.
И душу разъедала укоризной
больная совесть всюду и везде.
Я ощутил физически, как камень
с души упал, как разгоревшись, пламень
вины безмерной медленно погас,
прощально полыхнув в последний раз.
Теперь я точно знал – мы невиновны –
ни Джулия, ни я в беде огромной…
Домой мы с ней надземкой возвращались.
Она смотрела в мутное окно,
не видя ничего и не пытаясь.
А я старался ей внушить одно,
что нашей нет вины в кошмаре этом.
Я утешал и клялся всем на свете,
что мы, как невидимки были там,
Теперь я был вполне уверен сам,
что мы пожар лишь только наблюдали
и ни на что никак не повлияли.
Уж я-то знаю, как она хотела,
чтоб мы включились в распрю тех двоих.
И думала, что мы, вмешавшись в дело,
возможно, увели б из ада их?
И я об этом думал. Только знаю:
вмешавшись в драку, их спасти желая,
скорей всего, погибли б мы в огне.
От этой мысли жутко стало мне.
Когда б ещё на миг мы задержались,
то там бы вместе с теми и остались…
Когда мы добрались пешком до дома,
то Джулия, разбитая совсем,
ушла к себе. По лестнице знакомой
и я к себе подался, а затем,
едва подушки голова коснулась,
мёртвецким сном немедленно уснул я.
А думал ведь, что не смогу уснуть:
в мозгу мерцала впечатлений жуть.
Очнулся я, когда уже стемнело.
Хотелось пить и очень есть хотелось
В гостиной Мод и Феликс Грир читали.
Спросил о Джейке - дома ли сосед.
Я понял: про пожар они не знали,
А Феликс отвечал, что Джейка нет.
Прошёл я в кухню по столовой тёмной.
Рискнул сегодня выглядеть нескромным.
Там Джулия сидела за столом.
И тётя Ада с ней была рядком.
У Джулии холодное жаркое,
что от обеда, вкусное такое.
Хлеб с маслом ела, чаем запивая.
А тётя Ада, только я вошёл,
вскочила, накормить меня желая.
Она, я понял, знала обо всём.
А Джулия мне грустно так кивнула.
И понял сразу я: он не вернулся.
Но всё же, слышать должен был ответ.
Спросил её. Она сказала: «Нет»!
Я ужинал. Она не уходила.
Лишь кончил есть, она заговорила.
Сай, я должна там побывать. Мне нужно
увидеть этот дом ещё хоть раз.
Я согласился в этот вечер вьюжный
поехать с ней. Немедленно. Тотчас.
Вдоль улицы гулял холодный ветер.
И снег валил, заснежив всё на свете.
И вот оно: горелый, чёрный вид –
разрушенное здание стоит.
Стена его, что к улице, пропала,
в пожаре раскалилась и упала.
Внутрь остова тогда мы заглянули.
Там прах горелый. Капает вода.
И мысль, возможно странная, мелькнула:
«Весь мир» исчез бесследно навсегда!
Свершилась «гибель мира» безвозвратно.
Забудется всё вскоре безоглядно».
Но в этот час при газовых рожках
гравюры режут. Прямо на глазах
рождаются пожарища картины.
Работают печатные машины.
Редакция газеты Франка Лесли
готовит номер. До утра не спит.
И в понедельник, к журналистской чести,
газета этот ужас оживит.
И девушка, что рядом. И другие
мельком просмотрят опусы лихие
и в памяти былое воскресят,
на виденное вновь направят взгляд.
Но мне, как никому здесь, было ясно –
один лишь миг – ведь время беспристрастно,
не станет тех, кто в ночь гравюры режет,
кто будет их рассматривать потом,
и девушки, что рядом. Неизбежно
забудется пожар и этот дом.
Я чёрной меланхолии поддался:
никчемным вдруг смысл жизни показался.
Почувствовал, что страшно одинок.
Тряс головой, но справиться не смог.
Там, страшно далеко другое время,
где я не одинок, живу со всеми.
А впереди, у самого подъезда
газеты «Таймс» фонарный столб торчал.
Он уцелел в пожаре. Ныне честно
неярким светом землю освещал.
Под фонарём снег девственный искрился.
А с нашей стороны он серебрился.
Следов цепочка смотрится на нём,
скрываясь в темноте за фонарём.
Казалось, будто кто-то неизвестный
здесь побывал с каким-то интересом
к тому, что было тут сегодня утром.
У здания «Весь мир» один стоит.
Руины осмотрел в раздумье хмуром,
потом он пересёк Нассау-стрит,
и зашагал по улице куда-то,
ночную тьму пронизывая взглядом.
И тут, под фонарём я увидал
знакомый след, которого не ждал.
Передо мной торжественно и важно
надгробная плита. Её однажды
мне у почтамта видеть доводилось.
Вот девятиконечная звезда
в кругу из мелких точек угнездилась.
Она не одинока, как тогда.
Десятки копий в темень уходили.
«Да это ж каблуки! На них набили
узор гвоздями. Это личный знак.
Мужчины набивают их вот так.
Для каждого надежда в нём и сила,–
Мне Джулия неспешно объяснила,–
Ну, вроде бы на счастье талисманы»!
Я понял всё. Ей головой кивнул.
Так это и Кармоди знак. Нежданно!
Да у Кармоди Джейк его стянул!
Кармоди ведь под знаком этим ляжет
в могилу в Джиллисе. И этот знак укажет,
кто скрылся под надгробною плитой
и навсегда под ней обрёл покой.
Вдова его оденет и обмоет
И там под этим знаком похоронит.
Но почему? Вопрос ведь без ответа,
и ждёт его. Узнаю ли ответ?
Откроется ли миру тайна эта?
И выйдет ли секрет на белый свет?
Теперь домой пешком мы возвращались.
С былым кошмаром навсегда прощались.
А снегопад тем временем утих,
Унялся ветер. Кроме нас двоих
прохожих нет на улицах пустынных,
как будто мы вдвоём идём в пустыне.
И вдруг на Ирвинг-плейс возник внезапно
громадный, ярко освещённый дом.
Оттуда доносились звуки вальса
и замирали меж домов кругом.
«Филармоническое общество», их зала
мне Джулия негромко подсказала.
Дверь сбоку там распахнута была.
Янтарный свет на снег она лила.
Мы заглянули внутрь. Перед глазами
открылось зрелище, невиданное нами.
Натёрта воском бальная площадка.
Кружатся пары стройные на ней.
Оркестр играет на балконе сладко.
Весёлый смех и реплики гостей,
что в ложах многоярусной подковы,
где золото на бархате багровом.
Мужчины фрачные. Их галстуки белы,
И дамы в бальных платьях до земли.
Ну, в описании нарядов женских
я не силён, готов признаться честно.
Вот «Нью-Йорк таймс» наутро поместила
в том номере, где было про пожар,
обзор: какая дама, что носила,
на вечере торжественном вчера.
В каком атласе миссис Ллойд сияла,
что миссис Грейс на вечер надевала,
муар и жемчуг миссис Оулин,
бриллианты, чёрный тюль, большой рубин
у миссис Вандербилт и шёлк летящй
наряда миссис Таундсенд изящном.
Но вот в каком-то метре появился
Во фраке капельдинер, или кто?
Не «фараон» ли так преобразился?
Мельком он оценил моё пальто.
Тогда ему в глаза я глянул прямо,
Прищурился на зал, сказал: «Здесь дама.
Знакомая, но, как её найти»?
Он дал брошюрку, листиков пяти.
В ней список лож. Фамилия на каждой:
великий композитор или важный…
Гуно и Верди, Моцарт и Беллини,
Обер и Вагнер, Вебер, Галеви…
Пикколомини! Здесь нашёл я имя,
которое искал среди других.
Четыре женщины и три мужчины.
Одна из них сейчас без «половины».
Мне ложу капельдинер указал.
Я только глянул, тотчас же узнал
и Джулию спросил. «Тут нет сомненья,–
ответила она. Единство мнений.
Мы поняли, что дама в жёлтом платье
Кармоди драгоценная жена.
Далёкая от бедствий, от несчастий,
спокойна, величава, холодна.
Она была прекрасна, как богиня –
ума и воли яркая твердыня.
Её б я обаятельной назвал,
когда бы этих черт не наблюдал.
Теперь Эндрю Кармоди ясен мне –
он просто соответствовал жене.
Другого выбора не знал Кармоди.
И поступил он так, как поступил…
Причёска и наряд на пике моды.
Глаз от неё не мог я отвести.
«Очаровала?– Джулия спросила.
«Она пугает… красота и сила!
Как бездна завораживает всех»,,,
«С чего бы этот бешеный успех»?
«Да потому, что день такой настанет,
когда ни лиц, ни дел таких не станет!
Уйдут такие люди и истает
событий драматических накал.
Злодеи все прагматиками станут.
За каждым делом пошлости оскал.
Уж если выбирать из злых искусов,
я б выбрал зло, что сделано со вкусом…
Но Джулии моя не Ясна речь.
И я умолк, чтоб в дебри не увлечь.
В последний раз, взглянув на бал и лица,
Мы двинулись вдоль тихой вереницы
карет, у тротуара задремавших,
укутанных попонами коней,
вдоль фонарей мечтательно мерцавших
в пространстве фантастических теней.
Шли мимо слуг в ливреях разноцветных
вдоль улицы. И вышли незаметно
туда, где начиналась тишина.
Лишь звуки вальса провожали нас.
Но вскоре стихло все, и в сонный город
мы перешли. И дома будем вскоре…