Мы сели на экскурсионный катер,
что первым на Манхеттен отходил
и вышел на проторенный фарватер.
Туристов из Нью-Йорка он возил.
Туда-сюда. Приехало немного.
Лишь мы вдвоём в обратную дорогу.
Нам контролёр: «Откуда вы взялись?
Когда и как на остров забрались»?
Пришлось соврать: «От группы мы отстали.
На острове и переночевали».
Секунду - три он размышлял натужно,
как отнестись к рассказу моему.
Потом, осклабясь, пропустил радушно.
Наш вид, одежда не важны ему.
И мы на верхней палубе открытой
летим вперёд, И нам навстречу виды
Манхеттен открывает не спеша.
И Джулия глядит, едва дыша,
как небоскрёбы к небесам вздымались,
мосты над водной гладью расстилались.
Раскрыв глаза, на мир она смотрела.
Потом, ко мне склонившись, говорит:
«Потрясена, восторгу нет предела!
Но, почему, то здание стоит»?
Пытался объяснять ей про каркасы,
Но Джулия не слышала. И сразу
переключилась на другое чудо:
навстречу нам, неведомо откуда,
корабль торговый в море выходил,
о чём гудком басистым возгласил.
Всё ближе, увеличиваясь грозно.
Почти над нами борт его сейчас.
Ко мне прильнула Джулия с вопросом:
«оно не опрокинется на нас»?
Я успокоил: «Это невозможно»!
А сам в тот миг поёжился тревожно:
утёс гигантский мимо проплывал,
винтами глухо под водой урчал.
«Такое ей принять тяжеловато,–
подумал я,– И мне ведь страшновато»?
Тут в небе самолётик появился.
Обычный самолётик винтовой.
Я рад ей показать то, чем гордился:
Ведь символ века в небе надо мной!
Она гул самолёта услыхала,
но вот откуда он, не понимала.
Я пальцем в небо ткнул: «Смотрите – там!
Вот это самолёт – аэроплан».
Я ожидал, не без самодовольства,
что, увидав летящее устройство,
моя подруга будет в изумленье.
Обрадуют её и поразят
технические наши достиженья.
Она глядит, не отрывая взгляд:
«Аэропланы? Я о них читала.
И от Жюль Верна всё о них узнала.
Их создали! А много их у вас?
Я полетать хотела бы хоть раз»!
И снова смотрит вдаль на то, что мило
что вызвало восторг и поразило!
Манхеттена сияющие скалы,
усеянные искрами окон.
«Порядочно,– себе, смеясь, сказал я,–
Так мне и надо. Поубавлю тон».
Мы с катера сошли. Всё было мило.
На улице вдруг Джулия застыла
К груди прижала руку и стоит
И у неё довольно странный вид.
И понял я: её околдовали
те люди, что по улице сновали.
Я вспомнил, что почувствовал впервые
тогда, при столкновении с людьми,
когда сто лет назад они живые
мне встретились в вагоне визави.
У Джулии до головокруженья
сейчас в душе такое ж изумленье.
Ей было страшно. Всё я понимал.
И по Бродвею молча с ней шагал.
Потом спросил: «А, где сейчас мы с вами»?
Она не знала: «Расскажите сами»!
«Но, Джулия, в начале мы Бродвея!–
ответил я. «О, нет! Не может быть!
Какой Бродвей? Поверить я не смею!
Ведь наш Бродвей я б не могла забыть!
Здесь ничего похожего не вижу
на то, что было мне родней и ближе»!
«Ну, что же, Джулия, вперёд пройдём.
Глядишь, места знакомые найдём»!
Прошли квартала два, и нам открылось
малюсенькая церковь, что таилась
меж небоскрёбов скал тысячетонных,
вздымающихся прямо к облакам,
из стали и стекла да из бетона,
глядящих на округу свысока.
«Святая Троица! Печально. Что за шутка?
Она была большой, теперь – малютка!–
сказала Джулия.– Мне грустно, Сай.
Но, знаете, тут есть своя краса.
И, если честно, я б хотела очень
забраться с вами утром или к ночи,
на самую высокую из башен
и посмотреть на город с высоты»!
Лучами солнца будет он украшен,
прочертят фонари его черты»…
Она зажмурилась и представляет,
как будто над простором замирает.
«Бродвей такой же шумный, как тогда.
Наверное, таким он был всегда.
«А почему,– спросила вдруг с сомненьем,–
в одну лишь сторону идёт движенье?
И почему здесь лошадей не видно»?
А на углу уселись мы в такси.
Стал объяснять ей всё, что очевидно
и всё, что пожелала бы спросить.
«А едем мы сейчас в автомобиле
На улицах сейчас их изобилье»!
«Я знаю!– очень кратким был ответ.
В рисунках вы открыли ваш секрет!
Как здорово! Как я поездке рада!
И, что б сейчас сказала тётя Ада!?
И в заднее стекло упёрлась пальцем:
«Скорей, смотрите! Что за красота!
Там женщина в машине красной сзади!
Сама же правит! Вот моя мечта»!
Тут красный свет. Такси затормозило.
«Как здорово! Ну, как же это мило!–
сказала Джулия. Она всё поняла.–
Как правильно решаются дела!
Всего три цвета. Проще ведь простого,
а мы не догадались до такого»!
Нассау-стрит. Мы на углу Парк-роу
сошли. Такси просили подождать.
Но Джулия покуда не готова
свой мир Нью-Йорка с нынешним связать.
Я указал ей, где отель был «Астор»,
где был почтамт, а дальше парк прекрасный…
Но нет, как нет.… Вдруг вскрикнула она,
знакомым и родным поражена:
суд городской и ратуша открылись.
Дошли до нас. Почти не изменились.
И Джулия смотрела, улыбаясь.
На миг блеснули слёзы на глазах.
«Я рада, Сай,– промолвила, стесняясь,–
А то вошёл в меня какой-то страх»!
Кивком я подтвердил её догадку.
Ей ясно, где мы. Всё теперь в порядке.
Такси дал знак последовать за мной,
и мы пошли к Парк-роу под стеной,
что прежде дому «Таймс» принадлежала.
А, что там дальше, с жертвою пожара?
На месте здания «Весь мир» стояло
такое же, как было до того,
которое в пожарище пропало,
когда огонь дотла сожрал его.
И мы глядели слепо, безучастно,
и видели минувшее несчастье.
Как пламя вырывалось из окон.
Метанья, крики, словно страшный сон.
Я слышал ураганный рёв пожара,
Я видел женщину в окне угарном.
Я положил ладонь на стену зданья.
Стены коснулась Джулия со мной.
Но трогать камень не было желанья.
Он был совсем холодный и чужой.
Как будто декорации коснулся.
Убрал в карман я руку и очнулся.
А Джулия к машине отошла.
«Там вывеска «Обсервера» была!–
она сказала.– Не могу поверить!
Два дня прошло, как мы ползли от смерти
по этой вывеске, рискуя жизнью.
А вон, на «Таймс» знакомое окно!
То самое, что над ужасной высью.
На том же месте, кажется, оно»!
Я покивал и грустно усмехнулся.
Потом к машине, к Джулии вернулся:
«Агентство «Таймс» известно и сейчас.
Оно из самых признанных у нас».
«Да, ну!– она улыбкой осветилась,
как будто к их успеху приобщилась,
известие, как будто, получила
от близких, снова встреченных друзей.
И тут она вниманье обратила
на то, что наш таксист следит за ней.
И, что на нас вниманье обращают
прохожие. Они не понимают
одежды древней, что сейчас на ней,
хотя вполне смиряются с моей.
Рассматривают нас открытым взором.
Считают, вероятно, что актёры
рекламный фильм снимают где-то рядом.
А Джулию смущают и гнетут
людей, шофёра пристальные взгляды.
Она шепнула: «Непривычно тут.
Мы едем к вам домой? Приедем скоро»?
Я успокоил: «Вы знакомый город,
сейчас увидите». У Третьей авеню
просил свернуть. Я в памяти храню
момент, когда я здесь её заметил…
Мэдисон-сквер, Вновь по Бродвею едем…
вдоль сквера к югу, западной границей.
Вдруг Джулия меня за руку хвать!
Я ждал, что в этом месте возбудится,
но сможет всё осмыслить и понять.
Она шепнула: «Но, её же нету!
На самом деле! Нет руки и следа!
Ну, да! Понять, конечно, нелегко,
но статуя Свободы целиком
стоит на острове. Над бухтою прижилась.
И это всё мне точно не приснилось…
Но, Сай, прости, не по себе мне что-то»!
Вгляделась сквозь переднее окно.
«Здесь явно нет привычного чего-то.
А «Женской мили» тоже лишено
пространство это славное Бродвея?
Я о другом не так и сожалею:
Театра «Эбби-парк» на месте нет,
гостиницы большой исчез и след»…
«Да, всё снесли со старым театром вместе.
Зато ваш дом стоит на прежнем месте,–
сказал я грустно.– Если вы хотите,
свернуть возможно на Грэмерси-парк».
«О, нет! Не нужно. И не говорите.
Такого мне не выдержать никак»!
И вот мой дом. Приехали. Выходим.
Наш лифт чудесным Джулия находит.
Но женщина, что с пуделем прошла,
Ей не понравилась – до ужаса нагла!
На нас глазела, глаз не отрывая,
пока мы дверь входную открывали.
Я Джулию провёл в свою квартиру.
И лишь она шагнула за порог,
проделал, что обычно в нашем мире –
я свет включил – всего один щелчок.
А Джулия с улыбкой восхищенья
глядит на незнакомое явленье
и восторжённый переводит взгляд
на выключатель третий раз подряд.
И вновь на люстру. Просит разрешенья
самой проверить дивное явленье.
И пальчиками очень осторожно
нажала выключатель. Свет погас:
«Как это странно, что щелчком возможно
зажечь бесшумный, чистый свет у вас»!
И вновь зажгла. И снова погасила.
Её возможность эта восхитила.
Я деньги взял и вниз успел сходить –
шофёру за поездку заплатить,
А Джулия по-прежнему стояла
и свет включая, снова выключала…
Помог ей снять пальто и в шкаф повесил.
И капор с муфтой уложил на дне.
Но, чувствую, что ей со мною вместе
неловко, что ли? Быть наедине
с мужчиной ей казалось неприличным.
Но со смущеньем справившись отлично,
осматривать квартиру начала,
и парочку вопросов задала.
И к окнам подошла. Я вслед за нею.
С восторгом вниз глядит. Любуюсь ею.
Я помню этот день чудесный, длинный.
Он словно солнце в памяти моей.
Как серия разрозненных картинок,
пребудет в ней до окончанья дней.
Я скромный холодильник открываю:
для завтрака продукты добываю,
а Джулия доверия полна,
дивится, восхищается она.
тому, что холод там, льда сколько хочешь,
и яркий свет, как только дверь откроешь!
А вот знакомство с кофе растворимым.
Она в восторге: «Чудный аромат»!
При первой пробе – все восторги мимо:
поморщилась и грустно прячет взгляд.
Сок апельсиновый – другое дело.
Он с кубиками льда ей принят смело.
И третий, вроде, в ход пошёл стакан.
Она с вопросом смотрит на экран.
А я вполне доступно объясняю,
что будет здесь, когда его включаешь.
Она кивает быстро, возбуждённо,
но не осознаёт мои слова.
Она меня торопит увлечённо.
Ей суть ТВ загадочна, нова.
Об этом у Жюль Верна не читала,
а пояснений явно было мало.
Включаю телевизор – громкий вскрик.
К дивану отшатнулась в тот же миг.
Потом, храбрясь, смотрела через силу,
как нам с экрана втюхивали мыло.
Потом она допытываться стала:
«Ну, как оно работает, что там»?
Я ей про записи рассказывал немало –
на плёнку пишут важное и хлам.
Что способ есть записывать движенье,
из разных точек мира приключенья,
и музыку и речь.… Была она
успехами ТВ потрясена.
Я усадил её перед экраном.
Она сидела напряжённо прямо.
Забыла к спинке стула прислониться
И, рот открывши, вперилась в экран,
и к опере успела приобщиться,
где бьёт страстей немыслимых фонтан.
Я показал ей, как менять программы.
И тут от детектива до рекламы
каналы принялась переключать
и что-то восторжённо причитать…
Вот старый фильм, обзор международный,
вот варьете, вот крокодил голодный…
Тогда привлёк к себе её вниманье,
по плечику легонько постучав:
«Мне нужно кое-что для пропитанья.
Я отлучусь всего на полчаса
Надеюсь, без меня вы обойдётесь»?
Она кивнула: «Вы не беспокойтесь»!
Я быстро в спальню. Брюки натянул,
на свитер куртку, с туфель пыль смахнул.
Когда я вышел, Джулия взглянула
и, между делом, странно улыбнулась:
«Теперь так одеваются мужчины»?
Я отвечал: «Вниманью очень рад»!..
Туманный взгляд, как будто смотрит мимо,
и снова вертит ручку наугад.
И снова, предлагаемая ловко,
какая-то реклама про страховку…
Я справился за час. Когда пришёл,
почти такой же Джулию нашёл.
Хотя она не горбилась сутуло.
Облокотясь теперь о спинку стула,
старинную комедию смотрела,
навряд ли понимая, что к чему.
Там пели, говорили, всё вертелось,
живое, неподвластное уму.
Её увлёк, склонил к своим законам
гипноз могучий телевизионный.
Мне Джулию привлечь не удалось,
и телевизор выключить пришлось.
«О, нет! Я вас прошу, не выключайте!–
Ещё немножко посмотреть мне дайте!-
воскликнула она. Я рассмеялся:
«Успеете. Посмотрите потом».
Она со стула встала. Я старался
ей мягко объяснить, что и в другом
она найдёт немало интереса,
что в наше время общего прогресса»…
Перебивает: «Театр на дому!
Непостижимо взору и уму!
Десяток театров! Это просто чудо!
Зачем, куда ходить здесь люди будут?
Сейчас возможно, каждый житель рад
сидеть у телевизора бессменно,
смотреть все представления подряд»!
«Да, нет! Давно назрели перемены
Хотя, конечно, много домоседов,
но вы, я точно знаю, не из этих»!
В пакетах я принёс из магазина
для Джулии одежду и невинно
сказал, что ей пора переодеться
«Там в зеркало вы сможете глядеться.
В той комнате есть зеркало большое».
«Что это, Сай? Одежда для меня?
Одежда современного покроя»?
«Вы угадали. Нам при свете дня
в одежде вашей не было б покоя.
Чтоб выйти, нужно вам её надеть.
Иначе будут все на вас глазеть»!
Она кивнула: «Нужно соглашаться».
«Простите, что приходится вдаваться
в подробности, но, в принципе, не нужно
вам нижнее бельё сейчас менять.
(Старался я, настроившись натужно,
лицо вполне серьёзным сохранять)
Тут блузка, комбинация и юбка,
Вот кофточка. Удачная покупка.
Здесь туфли и чулки. Надеюсь – впрок
А здесь возьмёте пояс для чулок.
Наденьте всё. Как подойдёт – узнаем.
И, если, что не так, мы обменяем.
Договорились»? «Да. Вернусь одетой»!
Слегка робея, Джулия ушла.
А я открыл последний из пакетов
и разложил, чтоб кончить все дела,
отличное пальто из кашемира.
За эти деньги я б купил полмира!
Но, что мне деньги, траты, что цена?
Не волновала более она.
А переодеванье длилось долго
Ей было нелегко добиться толка
от целой кучи вовсе непривычной
одежды новой, пояса к чулкам.
Сквозь тоненькие двери я отлично
недоуменья возгласы слыхал.
Но вот раздалось «Ой»! И дверь открылась,
И Джулия в проёме появилась:
«Но вы ошиблись, Сай! Не тот размер!
Куда годится юбка, например»?
Ну, тут не смог я не расхохотаться!
Во многом ей придётся разобраться!
Длины приличной юбка – до колена,
но пояс оказался туговат.
Ведь под неё красавица надела
свои две юбки длинные подряд.
Мой смех, конечно, вызвал возмущенье.
«Простите, Джулия, но без сомненья
На улицу нельзя так выходить.
Две нижних юбки нужно заменить
той розовой рубашечкой из шёлка,
что я вам дал. Так больше будет толка»…
«Но я и так её уже надела
под нижнее бельё, примяв слегка!
Надеть такое?! Это же не дело!
Она же невозможно коротка»!
Смех проглотил я, стал вполне серьёзным
«Нет, Джулия, надеть её возможно.
Она короче юбки на вершок.
Снимите юбки. Будет хорошо.
Теперь так носят. Дамы так одеты.
И ведь не я придумал моду эту»!
Она ещё немножко постояла,
раздумывала, что же возразить.
Вернулась в спальню. Слова не сказала.
Похоже, получилось убедить.
Минута за минутой. Вышла снова.
Теперь она практически готова.
Но, что с походкой? Что за странный ход?
Сомкнув колени, Джулия идёт,
ступая осторожно, как по сходням.
«Вот так должна я выглядеть сегодня»?
И замерла. И было невозможно
взгляд отвести от этой красоты.
На сердце стало сладко и тревожно:
красавица – звезда моей мечты…
И кофточка литого шоколада
не слишком облегала – то, что надо.
А блузка испытание прошла:
по вороту отлично подошла.
И бежевая юбка шерстяная
на Джулии сидела, как влитая.
Конечно, я и раньше догадался,
что у неё фигура – высший класс.
И в том, что ноги – люкс не сомневался.
Но то, что открывается сейчас!
Прости меня, красавица, за смелость,
но туфли я купил, как мне хотелось,
на свой, как говорится, риск и страх.
То были на высоких каблуках.
коричневые «лодочки» из кожи
Телесный цвет чулок я выбрал тоже.
Гляжу и вижу – ноги безупречны!
Да! Джулия на редкость хороша!
На волосы, ласкающие плечи,
смотрю, во все глаза, едва дыша.
В моих глазах читалось восхищенье,
И Джулия, с немалым облегченьем,
с улыбкою восприняла мой взгляд.
Она в порядке. Нет пути назад.
Но Джулия на юбку, вниз взглянула
и всю её обратно повернуло.
Увидев кромку юбки резко выше,
чем было можно ей вообразить,
она, залившись краской: «ах»!– чуть слышно.
И, прежде, чем успел я уяснить
в чём дело, резко бросилась к дивану,
схватив пальто, прикрыла низ, как рану
и простонала: «Не могу я, Сай!
Нет, не пойду. Позор. Хоть умирай»!
К ней подошёл, смеясь, обнял за плечи
и в первый раз с момента нашей встречи
не удержался, поддался соблазну –
поцеловал красавицу. Она
не ожидала этого и сразу
отпрянула в испуге от меня.
Уговорил надеть пальто нормально.
То ласково пытался, то нахально.
«Но ведь пальто на сантиметров пять
способно вашу юбку прикрывать,–
сказал я ей. И этот довод веский
немного опасенья перевесил.
Напомнил ей, что женщины сегодня
все ходят до одной в таких пальто.
И может выходить она свободно.
И не приметит странного никто.
Она кивнула хмуро, обречённо.
Всю неизбежность приняла резонно.
Я в спальню на минутку заскочил
за шляпой фетровой. Давно носил.
Когда я вышел, Джулия стояла
у зеркала и капор надевала.
Тут хохот подавить я не пытался.
Секунд с десяток дико хохотал.
Немного успокоиться старался.
Потом себя взял в руки. Замолчал.
Она смотрела и, не понимая,
нахмурилась, понять меня стараясь.
Но вот, когда сумел я объяснить,
что с чем в Нью-Йорке принято носить,
по женски всё тотчас же поняла
и милый сердцу капор убрала.
Я сообщил, что женщины сегодня
и с непокрытой ходят головой.
И пусть она идёт вполне свободно.
И пусть своей гордится красотой.
В конце концов, я взял её за плечи,
отставил, осмотрел и яркой речью,
(а восхищённый взгляд я не скрывал
и речь свою открыто выдавал)…
Так вот сказал я коротко и ясно:
«В Нью_Йорке вы всех девушек прекрасней»!
Словам моим ей так хотелось верить.
Ведь чувствовала искренность мою.
Глаза блеснули, радость не измерить.
Поверила в значительность свою.
И к зеркалу немедля повернулась.
Уверенность и гордость к ней вернулись.
Что ж, эта женщина, я знал теперь,
уверенно пройдёт за эту дверь,
на улицах смущаться перестанет,
вниманием людей гордиться станет.
Лишь об одном теперь я сожалею,
что не успел её поцеловать,
когда в руках была, а я, робея,
её не догадался удержать.
На улице поймал такси я сразу,
чтоб Джулию избавить от показа
её одежды модной в первый раз.
Пускай попривыкает в добрый час.
Доехали мы с ней до Сентрал-парка,
пешком до Пятьдесят девятой, к арке.
Почти сто лет тому назад впервые,
зимой я это место посетил
Мы с Кейт стояли здесь едва живые
от потрясенья, набираясь сил.
И мне хотелось, чтоб на этом месте
мы с Джулией сегодня были вместе,
чтоб с девушкой из прошлого вдвоём
мы были здесь, во времени моём.
«Мы к Пятой авеню идём, чтоб знали,–
сказал я Джулии,– и понимали,
где мы сейчас.– Итак, прошу, смотрите!
какая это улица? Мы где?
Пожалуйста, с ответом не спешите.
Такое ведь увидишь не везде»!
Буквально задохнувшись от волненья,
она ко мне, в глазах её сомненье.
«И это Пятая?– промолвила она.
«Да, Пятая! Такая ведь одна!–
ответил я, невольно горделиво,
как будто сам построил это диво!
Мы, стоя на углу, припоминали,
как всё здесь было раньше, в мире том.
Затем пошли, куда глаза позвали,
по Пятой авеню, за домом дом.
Сверкающие, мощные громады,
из цельного стекла блестят фасады,
архитектура дивной красоты –
в натуре воплощённые мечты.
Собрание прекрасных и уродов,
известных по картинам всем народам.
Невероятных зданий строй безмерный,
что кажется фантастикой для нас,
для Джулии – непостижимый, верно –
мираж, обман неведомый для глаз.
К Пятьдесят первой не спеша подходим.
Она застыла. Глаз своих не сводит
с собора Патрика святого. Он
огромными домами окружён.
Стоит один, почти что неизменный,
не сдавшийся гигантским переменам!
И Джулия была картиной этой
удивлена, потрясена до слёз.
Часть мира Джулии, его приметы,
предъявленные истинно, всерьёз,
так взволновали девушку, как прежде
взволнован был и я, в чужой одежде
впервые очутившись в мире том
и увидав нежданно этот дом.
На каменной скамье мы посидели,
что у «Рокфеллер-центра» на аллее.
А Джулия глаза переводила
с окрестных небоскрёбов на собор.
И ей собор служил ориентиром.
Он укрощал души её раздор.
Мы дальше шли, и множество знакомых
встречались нам в названиях законных
тех магазинов, лавок, милых ей,
что заполняли некогда Бродвей.
Она впивалась в яркие витрины
шикарных, самых разных магазинов.
Одеждой, ювелиркой и мехами
они набиты. Блеск да изобилье!
«Вот, Джулия, теперь смотрите сами:
похлёще, чем на прежней «Женской миле»!
«Пожалуй, здесь мне нравится. Красиво,–
сказала Джулия. Добавила игриво,–
И даже эти жуткие дома,
и этой Пятой шум и кутерьма!
Но кто бы в наше время мог поверить
и всё, что вижу я, умом измерить»…
Пора б ей отдохнуть от впечатлений
и я её завёл в соседний бар.
Она сопротивлялась лишь мгновенье
пути в «салун», но вид весёлых пар
сидящих там, развеял опасенье
в пристойности такого посещенья.
«Да, вижу снова – женщины сейчас
ведут себя свободней, чем у нас»…
Вдали от стойки мы за стол уселись.
Она бокал вина взяла, согрелась.
Я виски с содовой. Сидим приятно.
И успокоилась она вполне.
Но всё, что здесь, сейчас невероятно,
хотя реально, чувственно вполне.
О том, что было раньше, мы молчали.
Про радости былые и печали
решили мы пока не вспоминать,
чтоб легче переход ей воспринять.
Отмежеваться крепче от былого
и принимать, как явь и быт, и слово.