И вот кафетерий. Мы с Рюбом вдвоём
вошли, как в гостиную, дружно.
Стол, видимо шведский: прилавок, проём.
Платить за еду здесь не нужно.
Тут столиков шесть. Пол натёрт, как везде,
но плитки такой не встречал тут нигде.
И желтая, и голубая –
весёлая плитка такая.
А свет вездесущий, как всюду – дневной
из трубок на стенах и над головой.
За столиком Данцигер нас поджидал.
И нам помахал он рукою.
Мы взяли подносы и каждый забрал
еду и напитки с собою.
Я чай взял со льдом и ещё бутерброд
с ветчинкой и сыром, А Рюб взял компот,
бифштекс по-швейцарски с гарниром.
И тут же откланялся с миром:
«Мы встретимся позже,– он мне заявил.
Я к столику доктора курс проложил.
Обедало вовсе немного людей.
Без нас человек семь ли, восемь…
Ещё лишь десяток в гостиной своей
буфет мог вместить, но не больше.
Пока разгружал я на стол свой поднос,
мне доктор ответил на скрытый вопрос:
«Да, фирма у нас небольшая.
Чем заняты, люди не знают.
Конечно, всё знает о нас президент.
Но есть тут один щекотливый момент:
возможно, не очень уверен он сам,
что знаем об этом мы сами.
Два члена правительства приданы нам,
сенатор с большими усами.
Хотелось бы очень без них обойтись.
Но наши финансы, а с ними и жизнь
зависят он них напрямую.
Но я ведь о том не тоскую.
Сдаются отчёты. В них дел наших след.
Пока всё в порядке. Претензий к нам нет».
В ответ я невнятное что-то сказал.
А Рюб за столом с юной парой.
И Дансигер взгляд мой тотчас угадал:
«Ещё два счастливца не старых!
Для фермы дакотской готова она,
для Вими готовится он. Нам важна
к свершению их подготовка,
чтоб было всё точно и ловко.
Потом познакомлю с ребятами вас.
Но вот что хотел бы услышать сейчас:
«Что значит для вас имя Альберт Эйнштейн»?
«Он свитер носил, шевелюру,
и он в математике был корифей,–
сказал я, припомнив натуру.
«Неплохо. Однако, дополнить должны,
мы ваши слова. Они очень верны.
Слыхали ли вы, что недавно
Эйнштейн заявил, что исправно
свет, льющийся с наших прекрасных небес,
имеет немалый фактический вес?
Никто не желал в это верить никак!
Но вот собрались астрономы.
Они доказали, что он не чудак.
И это теперь аксиома.
Во время затмения солнца они
заметили то, что теперь, в наши дни
известно: лучи изгибались,
лишь к солнцу они приближались.
Их солнце тянуло. А наш интерес
понять, что имеют лучи эти вес!
Эйнштейн снова прав. Снова выиграл спор»
Он съел пару ложек бульона,
и снова продолжил со мной разговор:
«Открыл он другие законы.
Он формулу вывел. Энергия в ней
всех сил во вселенной гораздо грозней.
В ответ на открытие это,
два города смыло с планеты!
Прости нас Господь! Что творили тогда,
японские эти круша города!?
Эйнштейн снова прав. Победил он опять.
Я б мог говорить ещё долго.
Открытий Эйнштейновых не сосчитать,
чтоб список назвать самый полный.
Но важно одно: уходя, он сказал
и всё, как всегда, доказав, записал,
что все его вклады едины,
что цельную мира картину
они представляют в единстве своём
в них всё о Вселенной, в которой живём.
И нужно сказать, вклад Эйнштейна тот знак,
которого вовсе не ждали:
Вселенная функционирует так,
как люди не предполагали».
И Данцигер с крекеров снял целлофан.
Пакетик к бульону положен и дан».
Жуя бутерброд, я заметил:
«Про всё мы читаем на свете.
И я вот однажды в журнале читал,
как времени ход сам Эйнштейн понимал.
Однако, по-правде, вам должен сказать,
что я там немногое понял».
С улыбкой мне Данцигр стал отвечать:
«Он только завесу приподнял.
Мы словно на лодке плывём по реке.
Вот прошлое скрылось во мгле, вдалеке.
Что дальше? Нам с лодки не видно.
Ведь там поворот. Вот обидно!
А видим мы берег. Он рядом, он здесь.
Что видим вокруг – настоящее есть».
«Ну, если хотите, скажу вам и я,
что так же мне кажется тоже.
Сегодня я там, где и лодка моя
На истину это похоже»!
«Да, с лодки нам прошлое видеть нельзя.
за дальним порогом былого стезя.
Но прошлое там и осталось»!
«Об этом бы только мечталось!–
сказал я,– однако, не думал же он,
что прошлое там это явь, а не сон?
Ведь он не в буквальном же смысле сказал,
что прошлое есть где-то сзади»?
«Что думал Эйнштейн, то всегда и писал,
был точен в идеях и взглядах.
И вот в отношении времени нам
сказал: я уверен, что прошлое там,
за дальним лежит поворотом,
что сможет когда-то и кто-то
увидеть воочью былого черты,
что могут свершиться людские мечты».
И тут доктор Данцигер вдруг замолчал,
полоску вертя упаковки.
Потом на меня посмотрел и сказал,
без всякой к тому подготовки:
«Я физик из Гарварда. Ныне я здесь.
Вести наш проект принимаю, как честь.–
Затем он продолжил с волненьем:
К Эйнштейну моё дополненье
лишь в том, что из лодки возможно в пути,
на берег сойти и к былому пройти».